Но я все равно понимал, что именно с церковников надо начинать. По крайней мере, сейчас они удостоверились сами: все, что я делаю, делается с молитвой и с благословения Господня. Тем временем настоятель оклемался и, посмотрев на меня, непослушным языком спросил:

– Так все уже, Данилка?

– Да, отец Мисаил, уже все, вот ваш зуб, видите, прогнил совсем.

Архимандрит покрутил головой и сказал:

– А я ведь даже и не помню, как ты это все проделал. И знаешь, у меня боли остались, но вот уже не дергает так, что кричать хочется.

Он, слегка пошатываясь, встал и пошел к выходу, а у дверей обернулся и сказал:

– Давно доносили мне про тебя, что очень ты подозрительный человек, но сейчас мнится мне, что действительно, как люди бают, лежит на тебе благословение Господа нашего Иисуса Христа.

В коридоре слегка пошатывающегося настоятеля подхватили под руки монахи и чуть не вынесли во двор, где он, сев в возок, устало перекрестил всех собравшихся, упавших на колени, и отбыл.

Тут меня срочно позвали к воеводе. Воевода сидел бледный, по лицу его тек пот:

– Ну, лекаришка паршивый, ты что творишь! Ну, видно, действительно под Божьим благословением ходишь. А если бы с Мисаилом что случилось? Да мы бы все в порубе сидели и дыбы ждали!

Он расстегнул ворот рубахи.

– Ох, что-то тяжко мне, сердце щемит.

– Поликарп Кузьмич, да не переживайте вы так, ведь все хорошо прошло. Зато теперь вы с архимандритом можете знакомство завести.

– Щенок! Не понимаешь ты, что ли, что по ниточке ходил! – рассвирепел воевода. – И я вместе с тобой. Ох, грехи мои тяжкие. Неси мне зелья своего с валерьяной, успокоиться надо.

Я сбегал за успокоительным сбором и дал выпить воеводе, тот взял чашку дрожащими руками и одним глотком проглотил ее содержимое, даже не сообразив, что выпил зелье без проверки. Но валерианка его не успокоила, он кликнул прислугу, и ему принесли небольшой штоф водки. Он залпом выпил целый стакан.

Через десять минут воевода успокоился и с пьяной улыбкой на лице сказал:

– Ты, Данила, явно в рубашке родился, и хоть детство твое в землянке прошло, но быть тебе в шелках и бархате, если все и дальше так удачно будет складываться.

Следующим утром, когда я встал и выбежал на улицу для утренней разминки, помахать моим любимым здешним оружием – клевцом, ко мне подбежал стрелец, охранявший вход в кремль, и, чему-то улыбаясь, сообщил:

– Данила Прохорович, там народ вас просит.

Когда я вышел из ворот кремля, картину увидел почти эпическую: около ворот, стоя на коленях, взывали ко мне со стонами и криками около десятка человек.

– Данила Прохорович, отец родной, не погуби, сделай милость, выдери зубы! – кричала толпа.

У всех собравшихся была одна и та же проблема: огромные флюсы виднелись у каждого, а у одного мужика, стоявшего на коленях, на правой щеке был здоровенный свищ, на дне которого виднелась кость нижней челюсти. Я беспомощно посмотрел по сторонам. Что же делать? А просители тем временем подползли ближе, и вот уже две бабы обнимали мои колени, плача горючими слезами. Один из мужиков, по виду зажиточный хозяин, кричал:

– Сколько хочешь заплачу, не могу больше терпеть! Христом Богом заклинаю, выдери эту заразу.

Оба стрельца, охранявшие вход в кремль, бессовестно ржали, глядя на это представление, а мне было совсем не до смеха. Не мог я оставить людей без помощи, а вот как все организовать, не представлял. Тут меня сзади хлопнули по плечу. Оглянувшись, я увидел воеводу. Он тоже улыбался, глядя на эту сцену.

– Ну вот, Данила, понял, что без куска хлеба не останешься? А это ты только вчера зуб архимандриту вырвал. Завтра у тебя народу не в пример больше будет. Вон видишь, домик махонький, там дурилка местный живет. Он тебе его за грош на три дня отдаст. Сделай там свою перационку и дери зубье. Да пусть платят по-божески, а то прослышали, наверно, что монасям так просто зубы драл, вот и собрались на дармовщинку.