Не знаю, почему мне так ясно вспомнился тот случай, когда Влад начал рассказывать о Маре. Ситуации у двух умрунов были совершенно разными. Я всегда полагалась на свою интуицию, но тогда решила, что воспоминания об Игоре всплыли в моей памяти случайно, и вскоре сосредоточилась на насущных проблемах и заботах. А их было немало. В ведомстве, к которому я принадлежала, прохлаждаться особо не приходилось. При жизни, упокоив достаточное количество умрунов, которые шли один за другим, свободного времени практически не оставалось. После смерти же его стало ещё меньше. После победы над Эвклидисом пришлось долго восстанавливать Анакреон, привлекать новых бойцов в нашу армию, организовывать работу военного обеспечения. Я не знала, для чего всё это делала. Просто интуиция говорила: надо. Создавалось такое ощущение, будто я не уходила с Земли, будто когда-то идеальный, утопичный мир Посмертия пережил свою золотую эру, и отныне всегда будет стоять настороже, опасаясь нового диктатора, нового восстания, новой гражданской войны среди мёртвых. Абсурд, но так оно и было. Мы, руководство Сопротивления, постоянно ожидали удара в спину. Неизвестно от кого и от чего, просто ожидали, и не могли расслабиться. Даже Балдуин, и после своей смерти оставшийся могущественным королём, не мог позволить себе такой роскоши. Он был начеку, мы, его подданные, тоже. Он обладал непревзойдённой интуицией. И она говорила ему, что возможные битвы ещё впереди, и лишь от дипломатических способностей членов руководства Сопротивления будет зависеть, произойдут они на самом деле, либо так и останутся в мире невоплощённых идей.

Бывает, что воспоминания водят меня кругами по закоулкам собственной памяти. И я не могу им противиться. Большинство моих воспоминаний очень трагичные, насыщенные чужой и моей болью, событиями, которые показались бы вымыслом любому здравомыслящему человеку, но, тем не менее, они реальны. О большинстве своих бывших подопечных – неупокоенных умрунах – я никогда не вспоминаю. Но вспоминаю постоянно лишь о Балдуине. Возможно, потому, что мы вместе, и я люблю его. Его жизнь: и земная, и посмертная – как у меня на ладони. Иногда мне кажется, что это я её прожила. Она затопила меня до краёв, вытеснила моё «я», все мои убеждения, привычки и установки, стёрла мою личность и черты характера, разрушила до основания мой замок и построила на его месте новый – более мощный, боле крепкий, более ценный и неприступный.

Балдуин долго не мог выздороветь. И дело было не в неупокоенности. Я, как некромант, сделала всё от меня зависящее, чтоб он смог упокоиться, и болезнь будто бы отступила, но оставила свой страшный отпечаток на его лице. И что бы я ни делала, его невозможно было стереть. Я сразу прошу прощения у своих читателей за недосказанность, ведь ранее в своём повествовании я написала, что когда у Балдуина случился рецидив, и его отправили в лепрозорий, то там он с моей помощью вылечился окончательно. Да, он вылечился, но случилось ещё кое-что на пути его полного исцеления, которое шло очень тяжело и медленно. Мне тогда казалось, что время остановилось. Смотреть на мучения возлюбленного короля было невыносимо. Я плакала, когда он не видел, и уже тогда зная о создателе Тонакатекутли, взывала к нему. Я гневалась и возмущалась по поводу судьбы моего любимого человека. Я выходила в поле и срывалась на крик:

– За что ты обрёк его на такую страшную судьбу? За что он мучился всю свою короткую жизнь и продолжает мучиться после смерти? Неужели тебе недостаточно? Неужели он не заслужил покоя и исцеления? Почему ты так жесток?