И как бы я сейчас ни злился на друга, как бы ни обвинял его, понимаю, что ему тяжело. И ни за что на свете не хотел бы оказаться в его шкуре. Я смирился с тем, что это случайность, просто авария, каких много. Смирился, что Милла пострадала, но это ещё не конец. Но с тем, что потерял ее  три года назад, не смирился тогда и сейчас мириться не собираюсь.

– Я люблю её, ты знаешь? – в лоб говорю  другу. Он так резко вскидывает голову и дёргает плечом, что лавочка под нами слегка дрожит. Долго смотрит мне в глаза, пытаясь уловить подтекст в моих словах.

– Конечно, ты её любишь, – горячо заверяет меня, намекая на дружескую любовь. Но дело совсем не в дружбе.

– Я всегда её любил, – говорю настойчиво, сканирую Влада тяжёлым взглядом. Он должен понимать, о чем я… И он понимает!

– И я её люблю, – слегка повышает голос. – И что будем делать с этой любовью? – почти кричит, разводя руки в сторону. – Куда пойдём со своей любовью? Заставим Миллу выбирать?! – друга уже несёт, но я его не останавливаю. – Вот только беда в том, что Милла нам не поможет. Она спит сейчас в той палате, и никто не может её разбудить, – его голос срывается и гремит как гром.  – Понимаешь? Никто… чёрт, – вскакивает с лавки. – Пошёл на хуй, Паш, со своей любовью. Тебя ничего не интересовало три года. Она тебя не интересовала…

– С чего ты взял? – перебиваю Влада. – Откуда такая осведомленность? Я всегда за ней присматриваю. И не важно, с тобой она сейчас или с кем-то ещё.

– И это даёт тебе право любить её, да? – с размаху бьёт ногой по лавочке. Удар несильный, но я по инерции вскакиваю, принимая оборонительную стойку. Влад тоже поднимает кулаки и выглядит как то неадекватно. – Да пошёл ты, – бросает мне сквозь зубы.

На шум бегут люди, медицинский персонал. Здоровый  детина, предположительно медбрат, как-то с ходу вклинивается между нами,  разводя  тем самым в разные стороны.

– Я люблю её, – как заезженная пластинка, повторяю  настойчиво. Но Влад ничего не слышит, а может, просто не хочет слышать. А я не считаю нужным что-либо ещё добавлять, поэтому  разворачиваюсь и ухожу.

Покидаю больницу, сажусь в свою машину и пока еду на вокзал,  набираю Фила.

– Что у меня на сегодня? – сходу спрашиваю своего помощника.

– Тренировка, мой друг, и ещё раз тренировка, – нараспев отвечает мне Филипп. – Завтра ты должен появиться в клетке. Послезавтра у тебя дружеский спарринг…

– Много текста, – останавливаю своего атташе. – Меня интересует только сегодня. Ладно, я понял.

Отключаюсь, а через секунду от Фила приходит сообщение: " В клетке завтра в десять утра".

Вот же хренова нянька.

Что бы я без него делал?

В больнице я провёл очень много времени, ещё и уснул там. Наручные часы показывают три часа дня, и когда подъезжаю к вокзалу, минут двадцать ищу, где припарковаться, потому что в самый час пик всё заполонили машины из таксопарка. Когда, наконец, выбираюсь из авто, целенаправленно иду к зданию вокзала. Но не захожу туда.

Зачем я здесь? Сам не знаю, но меня как-то до фанатизма сильно потянуло приехать именно сюда.

Возле входа расположены две длинные лавочки, на обеих сидят люди. Но я нахожу свободный край и с ностальгией присаживаюсь. Как тогда, давно, изо дня в день часами восседал на этих лавочках. С тоской смотрел на центральный вход вокзала, представлял, что сейчас мне навстречу выбежит радостная Милла и упадёт в мои объятья. Я знал, что она не приедет, об этом мне говорили её звонки и сообщения. Но это место по каким-то странным обстоятельствам дарило мне надежду. Может, и беспочвенную, может, я осознанно загонял себя в депрессию этими ожиданиями.