Убирает обратно мобильный.

Инстинктивно сложив руки на животе, опускаю голову. Поверить не могу. Это действительно его семья...

– Разве... разве ты когда-нибудь меня любил?.. – спрашиваю выразительно, находясь на грани отчаяния. – Так, как я тебя… Любил?..

Закусываю внутреннюю сторону щеки. Хочется рвать волосы на голове. Рвать. Клоками. Драть. Вспарывать кожу. Всё то угодно, чтобы трансформировать накатывающую боль.

Лишь бы не чувствовать этой зияющей дыры в душе.

– Ты бесчувственный, Адриан!

Мажу взглядом по большим рукам, плотно сжимающим руль.

Тишина в салоне автомобиля раздражает всё моё тело. До кончиков пальцев…

Ненавижу!

– Бесчувственный! – зачем-то повторяю и отворачиваюсь к окну.

Уже практически забываю суть своих претензий, когда раздаётся хриплый, тихий голос:

– А что чувствуешь ты, Вера… вспоминая Умарова?

Еле заметная судорога поражает ноги. Внутри холодеет…

Прикрыв ладонями губы, громко всхлипываю. До крика. Свет от встречных машин рассеивается из-за слёз. Слёз, которые я копила в себе долго, потому что до последнего запрещала себе думать про взрыв…

– Я думаю, что я очень плохая. Самая плохая, – признаюсь, запрокидывая голову к потолку.

Адриан молчит. Не успокаивает, но и не добивает, хотя мог бы.

Спустя несколько минут на мои колени опускается пачка с салфетками.

– Возьми. И хватит рыдать. Ничего уже не вернуть, Вера…

Вытягиваю одну.

– И больше никогда не задавай мне глупые вопросы, – продолжает он.

Мне вдруг до хрипоты хочется освободиться и высказаться. Я действительно постоянно думаю о том, что могу быть виновата в смерти другого человека. Моя душа каждый день словно зарастает диким, колючим плющом, до нутра, до сердцевины скоро будет совсем не добраться.

Адриан отворачивается к своему окну и откашливается.

– Я не делала ничего намеренно, Андрей, – шмыгаю носом и вытираю салфеткой сопли, больше похожие на воду. Тут же пугаюсь, потому что, скорее всего, заболела. – Ты можешь считать меня кем угодно, но я не желала никому смерти…

– Прекрати, – морщится он, заводя двигатель. – Не собираюсь это выслушивать. Я не священник и не отпускаю грехи.

Направляет автомобиль на дорогу.

Откидываюсь на подголовник и прикрываю глаза. Пытаюсь остановить поток слез, но это сделать просто невозможно.

К священнику с моей проблемой не пойдешь, а выговориться мне необходимо. Мы минимум на час только вдвоём. В закрытом пространстве его автомобиля.

И пусть этот мужчина внезапно стал чужим...

Пусть он меня обманывал…

Выслушать меня ему придётся…

13. 13.

– Я не планировала идти на тот приём…

Закусываю губу, ожидая хоть какую-то реакцию. Малейшую…

Автомобиль набирает ход. За окном холодно и тени в сумрачном лесу видятся страшноватыми, а в салоне – сухо, жарко и… неспокойно.

Адриан прекрасный водитель, поэтому окончательно расслабляюсь. А потом неуклюже, кое-как стянув рукава, снимаю верх от комбинезона.

Раздеваться на фестивале я не планировала, поэтому сейчас остаюсь в светло-сером лонгсливе от термобелья. Потяжелевшую в последнее время грудь слишком откровенно облегает ткань, но я прикрываю это дело замком из рук.

Выходит сносно.

– Не планировала, – продолжаю, выправив волосы. Смотрю в окно прямо перед собой. –Так получилось…

– Хватит, блядь…

Адриан сердится, бьёт по рулю, прибавляет громкость на магнитоле. Полностью зеркалю его злость, кручу переключатель в обратную сторону, сжимаю кулаки и хриплю:

– Ты выслушаешь меня, Андрей. Даже если мне придется применить силу.

Воинственно уставляюсь на него.

Белая рубашка в сумерках смотрится так ярко, что моргаю и отправляю взгляд выше. Уголки сцепленных воедино губ подергиваются и Адриан усмехается: