В памяти всплывает обидная фраза, брошенная мне в лицо, и меня скручивает в тугой комок. Снова. А ведь я думала, что переболит. Но не переболело. Всё равно ноет и отдаёт внутри тупой болью.

Когда любят, то так не говорят.

«Если он так сказал, то явно у него кто-то есть», – резюмировала Марина, когда я ей рассказала, почему мы поссорились.

Собственно такой вывод напрашивался сам собой. Только у меня не хватило смелости прямо спросить об этом Романа. Я до безумия боялась получить подтверждение. Тогда мне казалось, что меня просто не станет, если я услышу правду. Ту правду, которую не смогу принять. Она просто убьёт меня. Ведь Рома всегда говорил так, как есть.

И я до последнего не верила. Не хотела верить. Цеплялась за что-то. Но Гронский так легко согласился на наш развод, что не оставил никаких сомнений.

Тогда зачем он приходил?

От собственного бессилия найти ответы на свои вопросы, справиться с собой, неизвестности и непонятности отшвыриваю телефон на спинку дивана и в отчаянии откидываюсь на подушку. Как же тяжело смириться с тем, что не можешь и не хочешь принимать.

Дверь тихонько приоткрывается, и в комнату, где теперь я живу, заглядывает мачеха.

– Ира, ты спишь? – доносится до меня еле слышный шёпот.

Нет, я не сплю. Но и не хочу ни с кем разговаривать. С Ларисой уж точно. А отца, как обычно, нет дома. Да и Златку я уже который день не вижу. Поэтому я делаю вид, что уснула.

Или умерла.

Именно так можно описать состояние моего существования, потому что смысла жить у меня нет. Если… Если только не последовать оскорбительному «совету» Гронского, после которого между нами разверзлась пропасть.

Не получив моего ответа, вместо того, чтобы снова закрыть дверь, мачеха входит в комнату. Я не слышу шагов, но чувствую её бесшумное приближение, и неприятное ощущение пробегает по всему телу. Лариса останавливается рядом, некоторое время стоит возле дивана, на котором я лежу, и также бесшумно выходит.

Размышляя над тем, что это сейчас было, я незаметно для себя самой засыпаю.

Уже утром проверяю пропущенные входящие сообщения, одно из которых от риэлтора. Отвечаю, что вопрос о жилье всё ещё актуален. Несмотря на ранний час, риэлтор перезванивает сразу. Я объясняю, что мне нужно и получаю обнадёживающий ответ, что уже сегодня он скинет мне самые подходящие варианты.

Решаю, что приму любой, лишь бы только съехать. И одной проблемой становится меньше.

Теперь Кирилл.

От Дубова тоже висит несколько сообщений. Типичная банальность, замаскированная под беспокойство или заботу. Или наоборот. Не хочу вникать в суть. Поэтому пишу, что у меня всё нормально, если не считать большой объём работы, и прошу не беспокоить до выходных, уже жалея, что вообще дала ему своё согласие.

Тут же приходит красивый ответ, что если мне будет что-то нужно, я могу к нему всегда обратиться. Бла-бла-бла…

А вот от Романа нет ничего: ни звонков, ни сообщений. И лёгкое разочарование невольно царапает душу.

«Он и не должен тебе звонить!» – осаживаю саму себя и в очередной раз запрещаю себе думать о Гронском.

Не спеша, так как до начала рабочего дня ещё есть время, подхожу к конторе. В дверях сталкиваюсь с долговязым молодым мужчиной в очках и строгом деловом костюме. Он галантно распахивает передо мной дверь и пропускает вперёд.

– Спасибо, – благодарю и собираюсь предупредить, что рабочее время у нас начинается с девяти, но не успеваю.

– Николаев Аполлон Аристархович, – представляется, как выясняется, наш новый коллега.

Вскидываю брови и еле сдерживаюсь от неприличного «Оу». Никакого сходства ни с мифическим богом, ни с профессором Преображенским у Николаева точно нет.