Успенская бледнеет, а ее лицо искажает гримаса ярости, а я… я понимаю, что, возможно, хожу по тонкому льду.

Скорее всего, после этого инцидента мне не то что зарплату не повысят, а просто уволят со свистом, потому что будет считаться, что это я профессионально непригодна и не смогла ублажить клиента, который всегда прав.

Болезненное воспоминание щелкает и заставляет сердце сжаться. С Романом нас тоже связала работа. Вернее… там все сложно, но… не хочу вспоминать!

В любом случае я не позволю к себе подобного отношения! Гордость – это то единственное, что у меня осталось, и вытирать о себя ноги я не позволю!

Будь передо мной хоть трижды Успенская! Я смогла выстоять против игроков посильнее, не то что эта дамочка.

– Да. Вам не мешало бы поучиться культуре общения с людьми, Тамара Евгеньевна! Крепостное право давно отменили! А любого человека следует уважать!

Мне кажется, что у меня в жилах кровь вскипает. Вот прямо сейчас. Какое-то дежавю испытываю. Отсылку к своему прошлому и… я готова стоять до последнего, отстаивая свое достоинство.

– Кого уважать?! Нищенка?! Ты себя в зеркале видела?!

Кажется, Успенскую не остановить и не достучаться до женщины, которая словно с цепи сорвалась.

– Видела. А вот вы, видимо, забыли, как должен выглядеть культурный человек! – отвечаю на эмоциях.

– Ах ты! Я таких людей на тебя натравлю! Ты у меня дворником пойдешь, хотя… нет… и это тебе не светит! Нигде в городе работы не найдешь!

Выдает оскорбительное, а я просто теряюсь от такого напора, от наглости, хабальства…

– Тамара Евгеньевна, успокойтесь, пожалуйста. Вы переходите на личности.

Пытаюсь достучаться до избалованной богачки, но лицо Успенской все еще искажено гримасой злости, а мои слова вызывают в ней лишь какую-то необоснованную ярость.

– Ты мне указывать вздумала?! Нищебродина бесхозная! – вновь оскорбляет меня Тамара, и в этот самый момент, когда Успенская делает шаг в мою сторону, я слышу крик своей девочки:

– Не тлогай мою маму!

Малышка вылетает наперерез Успенской, и я ничего не успеваю сделать, дочка случайно спотыкается и неловко смахивает со стола кофе Успенской…

Мия замирает, а я в ужасе смотрю, как кофейное пятно грязной кляксой выступает на белоснежном комплекте Успенской…

Меня пробивает оторопью. Я смотрю на кляксу на дизайнерском дорогущем платье и понимаю, что… никакая химчистка тут не поможет.

Вернее, поможет, но… я не представляю Успенскую в очереди для сдачи ее дорогущего наряда в химчистку! Да и вряд ли она сама подобным когда-нибудь займется, возможно, направит помощницу.

Хочу сказать, что компенсирую эту оплошность, но… оцениваю свои возможности здраво.

У меня просто не хватит денег, чтобы покрыть химчистку такой дорогой одежды.

А о покупке такой же модели не может быть и речи. Если я и раскошелюсь на такой наряд, то нечего будет платить по ипотеке ближайшие несколько месяцев!

Прикусываю губы, оцениваю степень ущерба и катастрофы, которая происходит прямо сейчас.

Как загипнотизированная, я рассматриваю, как по миллиметру расползается пятно, захватывая все больше и больше ткани и окрашивая ее в какой-то странный коричневатый оттенок.

– Ой… – выговаривает моя малышка, явно понимая, что только что произошло.

Мия также замирает и смотрит на пятно. Я понимаю, что моя девочка хотела меня защитить, поэтому выбежала наперерез этой фурии, но малышка явно не хотела сносить стаканчик.

Словно в замедленной сьемке наблюдаю за тем, как Успенская опускает взгляд на пятно, вижу, как у нее лицо перекашивает, хотя… куда уж более, но… В следующую секунду Тамара указывает пальцем на моего ребенка и шипит не хуже, чем змея: