И рука сама собой тянется вперёд, а Романовская оказывается настолько близко, что на щеке её тёплое дыхание. Спокойное, размеренное, идущее в комплекте с откровенно скептическим взглядом. И мне бы снова выйти подышать, как тогда в её кабинете, но...

Самсонов, соберись!

Только миссия невыполнима.

Не тогда, когда поцеловать её — всё равно что вернуться в прошлое. Счастливое прошлое, в котором у меня ещё есть сын и любимая женщина.

— Такси. — Одно её негромкое, но веское слово ложится на, соприкоснувшиеся было, губы язвительным налётом. — Назначили.

— У нас есть пятнадцать минут.

— Самсонов, остынь. — Острый кулак упирается мне в грудь. — Такими темпами, да в твоём-то возрасте на других энтузиазма может и не хватить.

— Значит, ограничусь тобой, — хмыкнув, я всё-таки дотягиваюсь до ремня с её стороны, щёлкаю замком и добавляю насмешливо, почти не чувствуя разочарования: — Единственной и неповторимой.

— Страшно представить, за какие грехи могут наградить таким счастьем, — передёргивается она.

А мне становится всё интереснее. Откуда такая даже не неприязнь, категорическое неприятие моей, далеко не самой хреновой, персоны. Причём настолько искреннее, что вызывает желание отодвинуться, извиниться и свалить в далёкие дали.

— Тормоз слева, газ справа, руль перед тобой. — Усмешка совпадает с ещё одним щелчком ремня безопасности.

— Самсонов, ты серьёзно?

Она впервые по-настоящему удивлена. Не возбуждена, не ехидничает, не изворачивается, а недоверчиво смотрит, положив руки на руль. Правильно положив, что вызвало бы вопросы, если бы мне не было всё равно.

— Газ нажимай. — Знал бы, что это будет так весело, с вождения и начал бы наше знакомство. — Только аккуратно, в ней триста шестьдесят лошадей.

Чувствуя неадекватный азарт, я перекладываю сумку с её колен на заднее сидение. И забираю из влажной ладони брелок, всё равно будет только мешать.

— Идиотская затея! — раздражённо выдыхает Романовская и плавно трогается с места.

— Считаешь?

Но это мне позволено отвлечься, она же не отводит глаз от дороги, и мы медленно, но верно движемся по, припорошённой снегом, грунтовке к границе коттеджного посёлка. Хотя как границе, просто строек там больше нет. Зато есть поле, тоже выкупленное под ИЖС[1], но пока не освоенное настолько, чтобы делать деньги, распродавая участки рядом с шикарным сосновым лесом.

— Поворачивай, иначе сядем. — Чем дальше в поле, тем более вязкое оно становится под колёсами двухтонной машины.

— Куда?

Мне кажется, или в самоуверенной броне и правда появляется островок паники?

— Хоть куда.

Моя усмешка совпадает с моей же рукой, уводящей руль влево.

Самсонов, не ври хоть себе. Это банальное желание к ней прикоснуться.

Повторяя мой манёвр, Романовская ладонью скользит по тыльной стороне моей руки.

Приходится убрать конечность хотя бы для того, чтобы не мешать. И мозг согласен с решением, в то время как всё остальное вопит, что вот она — та, кто может не заменить, но приглушить, смазать глухую отчаянную тоску, которую за десять лет мне удалось всего лишь научиться игнорировать.

Мимо ещё не проносятся, но мелькают уже гораздо быстрее дома разной этажности и степени недостроенности. Проект Романовской выделяется на их фоне как Кувейтский динар на российском валютном рынке[2]. И смотрится дорого, несмотря на кажущуюся простоту и элегантный стиль.

Хотя есть гораздо более интересные виды.

Настолько заманчивые, что не получается — ни контролировать желание, ни успокоить участившийся пульс. Не смотреть тоже не получается. И всё оказывается в разы паршивее, чем представлялось ещё вчера.