– Мам, скажи честно, ты Тимуру позвонила? – спрашиваю без лишних предисловий, но морально готовлюсь к тому, что родительница станет всё отрицать.

– Да, я, – отвечает вопреки моим мыслям.

От удивления мои глаза округляются и буквально грозят выпрыгнуть из орбит.

Вот так поворот!

А я ведь не поверила Тимуру, думала, себя выгораживает. И слежку посчитала его рук делом, а что, если это не Макаров приказал за нами следить?

И если это не он, то кто тогда?

– Оль, я подумала, что так будет лучше, – отвлекает от мыслей мама. – Жить в таких условиях, – взмахом руки обводит окружающую нас обстановку, – неправильно это. Меня к себе позвала соседка бывшая, Мария Степановна, помнишь? Мы вместе работали с ней когда-то на «скорой». Она обещала мне комнату выделить, у неё дом большой, – грустно улыбается.

– Мама, даже не думай, – хмурю брови. – Мы будем жить вместе, и к Тимуру я не собираюсь возвращаться, ещё чего, – фыркаю. – Маменькин сынок.

– А ведь когда-то ты полюбила этого маменькиного сынка, – присаживается на стул напротив и накрывает мою ладонь своей тёплой рукой. – Помнишь? – бередит душу воспоминаниями.

Мама права. Когда мы с Тимуром познакомились, для меня было совершенно неважно, сколько у него денег и комнат в квартире. Я любила, хоть и не слишком демонстрировала свои чувства, и со стороны могло казаться, что я только позволяю тогда ещё молодому парню, любить себя.

Но мама – тот человек, который всегда видел меня насквозь, и уж она-то знала, что я по уши влюблена.

– Помню, – отвожу взгляд. – Но прошло немало времени, море ошибок сделано, которые прощать нельзя.

– Или не хочется прощать? – спрашивает мама вкрадчиво.

– Да дело ведь не в хочется – не хочется, мам. Ну, глупо наступать на те же грабли, а потом снова пожинать плоды собственной наивности.

– Теперь у тебя ребёнок, и ты должна о дочери думать, – голос мамы становится строже.

– Ладно, завтра рано вставать и этому, – небрежно взмахиваю рукой, – телефон отвозить. – Спокойной ночи, – ухожу, давая понять, что продолжать разговор не намерена.

Утром поднимаюсь пораньше, готовлю для дочери завтрак и бегу скорее собираться, пока Ева не проснулась. Тащиться с ребёнком в город – так себе идея. Да и Тимуру может показаться, что я навязываюсь с дочерью, уж лучше поеду одна.

– Мамочка, доблое утло, – маленький ураган в виде ребёнка врывается в тесную кухню, едва не сбивая стоящий на своём пути стул.

Ева усаживает за стол, пытаясь откинуть с лица завитки каштановых волос, но те упрямо лезут обратно.

– А я хочу кушать, – весело болтает ножками и улыбается.

– Так-так, малыш, пойдём-ка умоемся и расчешем волосы, – беру дочку за руку и вывожу из кухни.

Мысленно вздыхаю: ну как так? Думала, успею выйти из дома до пробуждения дочки, даже с утра маму предупредила, чтобы присмотрела за Евой, а теперь как мне уехать, не объясняясь с ребёнком?

Приведя в порядок дочурку, возвращаюсь вместе с ней на кухню, усаживаю за стол и принимаюсь накладывать в тарелку кашу.

– Мам, а мы когда поедем к папе? – спрашивает, усердно пережёвывая свой завтрак.

Обычно ковыряется, а сейчас, воодушевлённая предстоящей поездкой даже готова съесть свою нелюбимую кашу.

Может, взять её с собой?

Отворачиваюсь к окну, оставив вопрос ребёнка без ответа, потому что мне вдруг кажется, будто что-то темное промелькнуло.

Боже, неужели опять? Если за нами и дальше продолжат следить, я так с ума сойду. Надо сообщить в полицию, терпеть такое нельзя.

– Ма-ам? – говорю погромче, чтобы мама из спальни услышала. – Пригляди за Евой, я сейчас, – прошу, едва мамуля переступает порог кухни.