– Жду вас завтра в центре. В десять.

Чеканит она прохладно и выскальзывает на лестничную площадку. Я же пялюсь какое-то время в никуда и краем глаза фиксирую движение. Развернувшись, Ева уходит в свою комнату.

Не тянется ко мне. Не стремится обнять. И это в тысячный раз заставляет меня ощутить себя паршивым отцом.

На каком-то повороте моя жизнь определенно свернула не туда. И мне абсолютно точно пора что-то менять. Только вот что?

Заглянув к дочке и убедившись, что она возится с развивайкой, я забуриваюсь в душ. Встаю под ледяные струи, чтобы вернуть остатки здравомыслия, и кручу так и эдак Василинины слова.

Она разделала меня, словно несмышленого школьника. Ткнула носом в мои косяки. И гордо удалилась, как грёбанная королева.

Откуда в ней столько гонора императрицы с ее-то зарплатой и должностью? Деньги она зашибает не бог весть какие, выплачивает кредиты. Я уточнял.

Катаю эти мысли в воспаленной башке, которая с каждой минутой пухнет всё больше, и попутно звоню нашей няне.

– Добрый день, Александра Ивановна. Завтра утром мы с Евой поедем в клинику, так что вы можете прийти после обеда.

– Здравствуйте, Артём Сергеевич. Тут такое дело. Я хочу взять расчёт.

– Как так?

– Переезжаем. Внучке поставили хронический тонзиллит. Нужен срочно другой климат. Вы меня простите, пожалуйста, что так внезапно. Но в Лазаревской домик хороший подвернулся, дети покупают. Задержаться не могу. Но я обязательно кого-нибудь вам порекомендую, – рассыпается в извинениях женщина, а я впаиваю пальцы в виски и не представляю, как Ева будет привыкать к новому человеку.

С её-то проблемами с доверием.

– Спасибо за всё, Александра Ивановна. Нам будет вас не хватать.

Вытаскиваю из себя дежурные фразы и суховато прощаюсь. Оседаю задницей на стул в кухне и выпадаю из реальности до тех пор, пока в замочной скважине не начинает скрежетать ключ.

Встречать никого не иду. Лена сама вваливается в комнату и прислоняется к косяку. Пьяненькая, с разметавшимися по плечам волосами, с размазавшейся помадой она выглядит настолько довольной и беспечной, что я морщусь.

И я ей, блин, завидую. Тому, что она не обременена никакими обязательствами. Не должна мотаться по больничкам и тратить прорву часов на общение с врачами.

Она проживает свою жизнь как хочет. Прожигает её. Кутит.

А я кошусь на нее сквозь частокол из ресниц и невольно сравниваю с Линой. Ланская бы первым делом заглянула к ребенку. Лена – нет.

– Как погуляли?

– Ой, Тём, отлично! Танцевали до упаду. Катались на лимузине. Пили шампанское.

Делится восторгами любовница и пересекает разделяющее нас расстояние, мостясь ко мне на колени. Игриво кусает губы, проезжается ноготками по моей шее и застывает, передавая инициативу мне.

Я же её огорошиваю.

– Лен, Александра Ивановна с завтрашнего дня увольняется.

– Какая жалость.

– Так что тебе придется больше времени проводить с Евой, пока мы не подыщем замену.

Пауза между нами повисает оглушительная. Лена недоумённо моргает, переваривая новые вводные, и хмурится. Ненадолго. Буквально на доли секунды. Но мне их хватает, чтобы считать тщательно замаскированное неудовольствие.

– Я понимаю, у тебя фотосеты, ролики, завтраки со стилистом.

– Все в порядке, Тём. Я перекрою график.

Слишком быстро соглашается Королькова, как будто боится, что я устрою ей скандал, и трётся носом о мою щеку. Только у меня всё равно пасмурно на душе. Оседает внутри что-то едкое и мутное.

То, что не позволяет утащить любовницу в спальню и распластать её по простыням.

Вместо этого я аккуратно ссаживаю Лену и направляюсь в детскую. Ступаю по мягкому ковру медленно, как по минному полю, торможу рядом с книжной полкой и оглаживаю корешок сказок от Шарля Перро.