Злость придала сил, даже боль как будто стала слабее. Я вскочила на ноги и тут же чуть не грохнулась снова. Боль острыми клыками впилась в лодыжку, и я, не сдержавшись, взвизгнула.

Ретт подхватил меня на руки. На долю секунды я замерла, со стоном вдохнула его запах. Мята. Он все еще пользуется мятным одеколоном.

– Отпусти, – попросила я твердо.

– Ада, будь благоразумна! Хорошо, если лодыжка вывихнута, но вдруг перелом? Я могу отпустить тебя, оставить здесь. Надолго ли? В одном платье ты замерзнешь, простудишься и заразишь меня. Считай, что я беспокоюсь о себе.

Ну да, не обо мне же.

Я не собиралась соглашаться с его доводами. Даже открыла было рот, чтобы высказать все, что думаю, но за забором раздались шаги.

– Лед, лед… Проклятый лед… – бормотал женский голос.

Я прикусила язык. Перед жителями городка нам полагалось изображать любящих мужа и жену. Поэтому молчала, пока Ретт вносил меня в дом и устраивал на диване в холле. Потом он ушел и вернулся спустя несколько минут с картой. Его-то карта, конечно, не улетела еще в первый день.

Я украдкой щупала ногу. Лодыжка отекла и ныла. Пульсирующая боль была такой сильной, что приходилось стискивать зубы, чтобы не разреветься.

Плакать нельзя. Только не при Ретте.

В попытках отвлечься смотрела в окно. По дороге вдоль дома брела растрепанная девушка в летнем платье, слишком холодном для осеннего дня. Она обнимала себя руками, дрожала, и даже отсюда было видно, что ее волосы висят мокрыми сосульками. Наверное, поссорилась с мужем и выбежала, в чем была. Бедолага. Не у одной меня семейные проблемы.

– Так, доктор живет совсем недалеко, – сказал Ретт, засовывая карту во внутренний карман пальто. – И прекрати, пожалуйста, спорить!

Он подхватил меня за руки, а я не стала указывать ему на то, что, вообще-то, молчу последние несколько минут.

Дом доктора действительно находился неподалеку. Его окружал разросшийся сад. Я уже даже начала привыкать к тому, что местные жители предпочитают огромные неухоженные дворы. Тропинка, ведущая к входу, еще как-то сопротивлялась натиску природы. По ее широким плитам можно было без труда пройти.

Ретт ногой толкнул дверь, которая, конечно же, поддалась с трудом. Видимо, тугие двери, вросшие в проемы, еще одна местная архитектурная особенность.

Помещение, в которое мы попали, не отличалось стерильностью. Жаловаться на грязь в кабинете врача было некому, да и смысл? Жители Ковентора, похоже, не любили наводить порядок.

На плечах доктора болтался серый халат с медицинской эмблемой. Когда-то он был белым, я уверена. На голове, покосившись, сидела специальная шапочка. Но в остальном… Доктор совсем не внушал доверия.

– П-проходите… в смотровую…

Его речь была неуверенной, а язык заплетался. Мужчина даже пошатывался, как пьяный. Но когда Ретт проносил меня мимо него, я не почувствовала запаха алкоголя.

Ладно. Может, у человека просто проблемы с координацией. Может, у него был инсульт или что-нибудь подобное.

Зачем сразу видеть в людях худшее?

Причина, по которой я с некоторых пор предпочитала сразу видеть худшее, аккуратно сгрузила меня на пыльную кушетку.

Я осмотрелась кривясь. Бедненько здесь. Интересно, доктор вообще имеет понятие о гигиене, чистоте и дезинфекции?

Какая там дезинфекция! Мало того что на всех видимых поверхностях лежала пыль, а под кушеткой от сквозняка перекатывались целые пушистые комья, так еще и склянки с лекарствами и капельницы покрывал слой грязи, как будто они простояли под открытым небом не меньше пары лет. В шкафчиках почти не было лекарств. Из стеклянного стеллажа для таблеток выглядывало всего несколько упаковок, да и те казались такими старыми, что я бы не рискнула ими лечиться.