У графини Ирины Татищевой радость дворян вызывала недоумение. «Я не могла, да и до сих пор не могу понять, – писала она в своих воспоминаниях, – как они не сознавали, что, рубя сук, на котором сидят, сами рухнут в пропасть».

Великий князь Михаил посетил графа Сергея в Фонтанном доме вскоре после того, как отказался от трона. Граф нашел его решение разумным, о чем сообщил в письме великой княгине Ксении. Однако дочери в Кутаиси он писал: «Я выразить не в силах переполняющие меня чувства в виду самоубийства русской государственности, ибо власть никто не вырывал, а только поднял с земли бессильно лежащую… Теперь мы сидим, предоставленные полному произволу толпы и войска без дисциплины».

Мария разделяла чувства отца: «Благодарю Бога, что Государь отрекся. Но душу раздирает слышать радость и манифестации. Помоги ему Господь. Ни один государь не сделал того, что он сделал, и все гибли в подобных случаях…»

Вскоре всех их охватили мрачные предчувствия. Фонтанный дом теперь охранял особый наряд полиции. Дмитрий и Ира пребывали в унынии и страхе, говорили о необходимости как можно скорее оставить Петроград и переехать в относительно спокойную Москву и вскоре так и поступили. Граф Сергей считал опасения за собственную безопасность унизительными для семейной чести. Он был огорчен поведением великого князя Николая Михайловича, внука императора Николая I, который открыто приветствовал революцию и убеждал остальных Романовых отказаться от своих земель в пользу нового правительства, собираясь участвовать в выборах в Учредительное собрание по спискам Союза крестьян и землевладельцев. Избирательная комиссия, однако, отказала ему в праве участвовать в избирательной кампании, отказав всем великим князьям еще и в праве голоса. Когда в начале мая французский посол Морис Палеолог приехал попрощаться с великим князем, у того от былого оптимизма уже не осталось и следа.

Великий князь Николай Михайлович имел все основания беспокоиться за свою жизнь: вместе братом Георгием и кузенами Дмитрием Константиновичем и Павлом Александровичем, братом Александра III, он был расстрелян в Петрограде в начале 1919 года.

Большинство Голицыных были тогда в Москве. Сергей Голицын – младший, внук «мэра», услышал о революции в больнице, где приходил в себя после операции аппендицита. Его мать была рядом, когда хирург вошел в палату, восклицая: «В Петрограде революция!» Сергей не мог понять, отчего взрослые приняли новость с такой радостью. «Мне казалось удивительным, как это вдруг – царя, у которого столько орденов, – и прогнали…» По дороге домой Сергей заметил, что трехцветные царские флаги, которые украшали все дома и трамваи, когда он ехал в больницу, исчезли и сменились красными флагами. Отец Сергея Михаил был на службе, когда пришла новость об отречении, которую встретили аплодисментами и криками радости.

«Мэр», его сын Михаил и жена Михаила Анна поддержали революцию, веря, что война теперь будет выиграна, Россия станет сильнее, а крестьяне заживут лучше и свободнее; жена «мэра» Софья и ее брат Александр не разделяли их радости. «На душе смутно и нехорошо. Не могу свыкнуться, что царя нет и что он, оплеванный, всеми брошенный, должен спасаться в Англию! А что даст нам эта якобы свобода? Отнятие земли, разрушенные усадьбы и всякие другие насилия».

Брат Михаила Александр разделял его оптимизм. Вскоре после революции он оставил Москву и уехал в родовое имение Петровское, где проводил много времени, разговаривая с крестьянами о революции и отвечая на их вопросы. Александр поступил на службу к Временному правительству в качестве комиссара, ответственного за реорганизацию управления Звенигородского уезда. Впрочем, вскоре, как и многие другие дворяне, Александр потерпел неудачу и бежал из деревни, а потом и из России. Оглядываясь на те события, он писал: «Революция не была для нас неожиданностью, мы понимали, что она неизбежна <…> однако мы не ожидали, что она произойдет во время войны, и не могли себе вообразить, что она примет такие формы. Мы все слишком боготворили русский народ, и как мы ошибались!»