И за сыном я все же в садик еду, когда приходит время. На тренировку тоже отвожу. И с Лаки успеваю погулять. Еще через полтора часа я еду забирать Макса с каратэ, попутно заказываю в офис еды, чтобы, когда вернусь туда с ребенком, тому было что поесть, пока я снова теряюсь в мире сотен других договоров. Немало трачусь по деньгам, но да ладно.

К тому времени, как заканчиваю, на часах светится приблизительно восемь вечера. Без двадцати. Макс за это время успевает изрисовать с десяток ненужных листов, доесть все, что я заказала для него, посмотреть мультики и поиграть в развивающие игры на планшете.

— Ну, как ты? — уточняю у него, падая рядышком на диван для отдыха в углу помещения и запускаю пальцы в его мягкие волосики.

— Хорошо. Ты закончила работу? — отвлекается он от очередного своего художественного шедевра в виде кривого Лаки.

— Да, малыш, — улыбаюсь, перебирая темные прядки. — Сейчас передохну и поедем домой. Можешь пока начинать собираться.

— Не домой, — доносится от двери.

Та, оказывается, давно открыта. На пороге — Игнат Орлов собственной персоной, сложив руки на груди, прислонившись плечом к косяку.

— Хотя, понятие «дом», оно в принципе весьма относительное, — добавляет задумчиво.

Не на меня смотрит, наблюдает за Максом, который при виде него широко и радостно улыбается. А после вовсе спрыгивает с дивана и подбегает к нему, крепко обнимая того за ноги. И пока я пытаюсь зафиксировать в сознании эту картину, так как такое вообще впервые происходит на моей памяти — сын раньше всегда сторонился даже хорошо знакомых людей, выдерживая дистанцию, — мой ребенок добивает уже иным.

— Я скучал по тебе.

Он — что?

Скучал?

По малознакомому человеку?

И ведь не играет. Вон как смотрит с ожиданием и надеждой на Игната снизу-вверх. Который, как мне кажется, выглядит еще более удивленным случившимся, чем я.

— Раз так, значит будем это исправлять, — улыбается он добродушно ребенку, склоняется к нему и продолжает на порядок тише: — Только сперва твою вредную маму уговорим, да?

Максимка тихонько хихикает в ответ.

— Она не вредная. Только чуточку, — показывает двумя пальчиками, насколько чуточку не вредная я.

— Еще какая вредная. И пугливая.

Вот теперь сын смотрит на Игната в откровенном сомнении.

— Вчера вон как за тебя испугалась, — поясняет Орлов.

— Это с ней бывает, да, — тяжело вздыхает мой ребенок.

— Ну, все, хватит! — не выдерживаю уже я, поднимаясь на ноги. — Максим, одевайся, — говорю строго и указываю на лежащую на краю дивана его одежду. — Нам еще с Лаки гулять.

Вот только меня никто не слушает. Оба продолжают болтать о своем. То есть обо мне.

— Еще и ругается, ко всему прочему. Надо что-то с ней делать, а то скоро совсем невыносимой станет.

Максим призадумывается, а потом радостно хлопает в ладоши:

— Я знаю, что надо делать! — и прежде чем Игнат успевает уточнить, что тот имеет в виду, продолжает: — Надо купить ей много-много мороженого с орешками и карамелью, — раскидывает руки в стороны. — Оно ей настроение повышает.

— А она не растолстеет? — сомневается Игнат. — Вдруг ее жених тогда бросит и замуж за него она не выйдет? Так и останется одна. С твоим папой.

Я только успеваю мысленно со всей обреченностью простонать, когда слышится гордое и уверенное:

— У мамы нет никакого жениха. Я — ее единственный мужчина!

— Не знаю, я, наверное, что-то перепутал, — напоказ беззаботно пожимает плечом Орлов. — Хорошо, если так.

А сам очень даже красноречиво смотрит исключительно на меня. С торжеством. Уверившись в своей правоте. Тоже мне охотник за правдой.