Вечером ко мне пожаловала делегация: мама, папа, младшая сестра, племянник. Ругаются, что сразу им не позвонила и что вообще полезла разнимать двух обезумевших баб. Я им: “Не орите, мне нужен покой”, а они сначала замолкают, а потом по новой.

— Мужа тебе надо хорошего, — качает головой Флора. О да, вот у кого все в порядке. С первым мужем развелась семь лет назад и через год снова выскочила замуж. За него же.

— Мне нужен покой и умиротворение, — закрываю глаза. — И свет выключите, глаза режет.

— Май, давай я останусь, — предлагает папа.

— Нет, пап, не надо. У меня все под контролем.

— Где у тебя под контролем? — цокает мама. Ее кстати, зовут Марта и имена нам выбирала она. Хорошо, что меня не назвали Фауной. — У тебя в холодильнике мышь повесилась.

— На чём?

— Она опять начинает! Карим, она опять начинает!

— А что я начинаю? Там даже не на чем вешаться.

В общем, мама снова затягивает лекцию о моей несостоятельности, как хозяйки, о том, что от немецкого мне достались только глаза и белая кожа, и вообще, кто меня такую строптивую замуж возьмет. Потом они с сестрой делают влажную уборку в моей двушке, за которую я выплачиваю грабительскую ипотеку, и забивают морозильник пельменями и варениками. С чувством выполненного долга семья покидает меня ближе к десяти, после чего я отключаюсь.

Следующие дни я только лежу, принимаю лекарства и встаю исключительно по необходимости. Приезжали Лязза с дочкой, проверить, не померла ли я. А еще забежала моя коллега Юля. Она мне все уши прожужжала про нового главврача, глаза б мои его не видели.

— Красавчик, конечно, ничего не скажешь. На турецкого актера похож. А высокий какой! Если б не мой Вадик, я б, наверное, как наши медсестры на него реагировала.

— Это как?

А то я не знаю как. Когда он был ординатором, девочки-интерны с других отделений вслед ему смотрели, а меня это бесило. Вот сейчас я понимаю, что имела в виду моя немецкая бабушка, когда говорила, что мужчина должен быть чуть красивее обезьяны. Потому что красивый муж - горе в семье.

— Краснеют, ахают, охают. Майские кошечки.

— Как по мне, ничего в нем такого нет. Мужик как мужик. Руки, ноги, голова, жопа — фыркаю я.

— И какая жопа! — хихикает Юлька. — Короче, кто-то ему сказал, что мы с тобой дружим, и он меня сегодня на выходе поймал и спросил, как ты себя чувствуешь

Почему меня внезапно так волнуют эти слова? И в груди что-то теплое, как мёд тягучее разливается. Нельзя, Майя! Даже не входи в эту реку!

— А ты что?

— Сказала. что нормально и он пошел дальше. И все–таки Тимурович красавчик. Главврач и должен быть таким внимательным к подчиненным. Ты же сама знаешь, что он всех твоих пациенток на себя взял.

— Знаю, — злюсь, потому что меня от этого разрывает. Это мои пациентки. Одну из них я веду уже два года и, наконец, у нас получилось взять яйцеклетки, оплодотворить их и заморозить эмбрионы. В среду, наконец, состоялся крио-перенос. И сделал его Тимурович. А должна была я.

— Опыт у него, конечно, колоссальный.

Спорить я с ней не стала, тем более, она не в курсе нашей истории с “Тимуровичем”. Теперь я уж точно никому ничего не скажу.

Так расслабленно проходят все мои будние дни, а в субботу я уже чувствую себя намного лучше. Головные боли прекратились и так захотелось, наконец, выйти на балкон, погреться на солнышке.

Старый город я люблю за его четырехэтажные дома с уютными квадратными двориками и высокими арками с коваными воротами. Мне нравится атмосфера, зелень, ухоженные площадки, потому что наши старожилы не дают спуска коммунальщикам. Но больше всего мне нравятся балконы с балясинами и лепниной в стиле “сталинского неоклассицизма”. У меня здесь стоит круглый стол и плетеное кресло. Летними вечерами я устраиваюсь поудобней с чашкой чая или стаканом лимонада и читаю медицинские журналы.