Прячу руку, отхожу в сторону. Щемящая тоска подступает к горлу, я обхожу машину и сажусь на заднее сиденье, возле Дашки, больше на Макара не смотрю, утыкаюсь взглядом во впередистоящее кресло.  Со стороны мы похожи на обычную семью, где есть папа, мама и две дочки, но это не так. Все составляющие на месте, только вот семьи нет.

13. Глава 12

Варя

Макар заезжает на подземную парковку, я отстегиваю себя, молча помогаю высвободиться Даше. Бывший муж выходит из машины и, открывая для дочки дверь, помогает ей спуститься, заранее предупреждая:

— Дашенька сейчас пойдет ножками. Она же не хочет, чтобы мама надорвалась?

Младшей такой расклад не нравится.

— Ну папа?! — хнычет Дашик, надув маленькие губки.

— Даша! — строго одëргивает её Макар.

Раньше я бы подумала, что это забота обо мне. Теперь я почти уверена — ему не нравится, что Дашка висит на мне, не переставая.

В лифт мы с бывшим мужем заходим молча. Старшая держит папу за руку, доставая вопросами о том, почему Дашке перевязали только одну руку, ведь капли закапывают в оба глаза, если один воспаляется. А младшая стоит возле меня, прижимаясь к боку и обнимая здоровой рукой.

Макар снова в костюме, на этот раз коричневом, с идеально выглаженной рубашкой цвета беж. А я всё в тех же свитере и джинсах, желания наряжаться у меня нет совсем. Да и глупо это как-то. С некоторых пор мне совершенно ясно, что бывшему мужу плевать, как я выгляжу.

Он открывает дверь ключом, пропуская нас вперед. Мы с девочками моем руки, я веду их в детскую, помогаю переодеться, но спать они не хотят, обе просят кушать. На кухне мы сталкиваемся с Макаром, который успел переодеться в хлопковые спортивные штаны и белоснежную майку, обтягивающую широкую твердую грудь и открывающую сильные прокачанные руки. Мой бывший поднимает на нас серьезный, сосредоточенный взгляд, а затем возвращается к своим делам — раскладывает мясо и салат по тарелкам. Это так странно, он ведь очень много улыбается и шутит обычно, а тут как будто совершенно другой человек. Я понимаю, Макар терпит всё это ради Даши, меньше всего на свете он хотел бы сегодня ужинать в моей компании. Испытываю ощущение полной безнадёги.

— Я не буду есть, спасибо.

— Как хочешь.

Высыпает мою порцию обратно.

На самом деле, я очень хочу есть, но не могу себя заставить переступить через это его равнодушное выражение лица. Макар не хочет всего этого, он мечтает, чтобы меня здесь не было.

Мой бывший никогда не умел резать тонкие кусочки, у него всегда получались ломти. Вот и сейчас он откромсал несколько кусков сыра, заставив меня грустно улыбнуться.

— Можно, я нарежу?

Макар молча оставляет нож и просто отходит в сторону. Я начинаю резать тонкие ломтики, а в это время Машка принимается петь. Для нашей старшей дочери хорошо петь — это значит петь громко, при этом у неё тяга к драматическим песням с надрывом, в итоге получается немного смешно. Она где-то понабралась взрослых песен и поет об умирающей любви. Даже позу выбрала довольно трагическую, но выступает таким дурным голосом, что улыбку сдержать невозможно.

Макар садится на стул, подхватывает бегущую Дашку, усаживая рядом, помогает ей с едой. И когда Машка выходит на второй виток своей драмы, он не может сдержать смешок. Я любуюсь ими. Макар нарезает для Дашки кусочки мяса, а старшая становится за его спиной и, приобняв отца, завершает свою песню ещё громче. Глупо улыбаюсь, режу сыр, не глядя, и, полоснув острым ножом по пальцу, морщусь от боли.

— Мама, у тебя кровь! — вскрикивают девочки одновременно.