Резко поворачиваюсь к Алабаевой и сталкиваюсь с ехидной ухмылкой.

— Или ты перестала бы быть любимой сестренкой, узнай Паша, какая ты на самом деле грязная шлюшка? — продолжает она, явно получая удовольствие от того, как ее слова задевают меня. — А если я все-таки скажу ему, что ты оказалась в кровати его друга…

— Прекрати, Ясмина, — я стискиваю зубы, убеждая себя в том, что она не сделает ничего подобного. — Ты пришла на праздник к моему брату, — голос дрожит от подступающих слез, но я проглатываю их, — так иди и празднуй. Твои угрозы ничего не значат. — Я делаю шаг, кипя от противоречивых эмоций. — И ты не расскажешь ничего по одной простой причине. — Тяжело дышу, но моя смелость придает мне сил. — Хаким не позволит тебе начать то, что мы закончили много лет назад!

Выставив ногу вперед, она дерзко выгибает бедро, складывая руки на груди.

— Ты не нравишься ему, Алевтина. И никогда не нравилась, — высокомерно заявляет Ясмина, рассматривая мой залепленный пластырем палец и затем глядя на меня так, будто я какой-то гнойный прыщик. — То, что он коснулся тебя тогда, было ошибкой…

— Ошибкой было приглашать тебя в наш дом!

Прошипев это со злостью в голосе, я срываюсь с места и пускаюсь прочь, подальше от суки, которую прямо сейчас мечтаю придушить.

Вот только ее угрозы не выходят у меня из головы, как и стервозный смех, стихающий по мере моего быстрого приближения к дому.

Однако слишком быстро ярость приглушают слезы, отчаянно норовящие прорваться наружу. Потому что в памяти всплывает та проклятая ночь, когда я едва не сломала жизнь молодому парню. А что касается меня… Моя жизнь в любом случае оказалась бы разбита. Так оно и случилось.

— Мне восемнадцать…

— Будет через год…

Я мотаю головой, чтобы заглушить голоса из прошлого. Нет. Алабаева не расскажет о том, что увидела тогда. Наши родители успели позаботиться о том, чтобы все осталось в узком кругу. И Ясмина немало заработала на своем молчании. Только поэтому столько лет и не рассказывала никому. Да и не расскажет, если не хочет проблем.

Тогда что на нее нашло?

Зачем попыталась укусить?

Ревность?

Так ведь Айдаров повода не давал. А я и подавно.

Даже если бы мне и захотелось быть искренней с самой собой, не стала бы.

Воспоминания о прошлом ни к чему хорошему не приведут.

Меня жизнь уже проучила, и один урок я усвоила точно: не у всех чувств можно идти на поводу. Вот и не буду так делать, никогда больше не буду.

Забежав на кухню, останавливаюсь и тру лицо, избавляясь от собравшихся в глазах слез.

А затем слышу шорох, доносящийся из ванной, и, шмыгнув носом, следую туда, на ходу обмахивая лицо ладонями.

Я только спрошу, не нужна ли помощь, и уйду.

Дверь не закрыта, поэтому мне удается подкрасться бесшумно и дать себе немного времени побыть незамеченной.

Айдаров закрывает аптечку и уже собирается убрать ее в шкаф над раковиной, как наши взгляды встречаются в отражении зеркала.

Мое сердце сжимается до изюминки, мы смотрим друг на друга целое мгновение, после чего он все-таки открывает дверцу и разрывает со мной зрительный контакт, от которого моя спина покрылась мурашками.

— Я могу помочь?

Слова вылетают, прежде чем я успеваю убрать из них нотки разочарования. Но даже они не смягчают взгляд Айдарова, когда он поворачивается и парализует меня своим равнодушием.

— Уже помогла.

От досады, кольнувшей меня где-то под ребрами, кусаю губу изнутри.

— Ты ведь понимаешь, что это была случайность? — Прячу руки за спиной и заламываю пальцы так, что причиняю себе боль.

— Чудакова, — выдыхает он, устало растирая переносицу пальцами, — оставь меня в покое. В твоей помощи не нуждаюсь. — Хаким снимает с плеча футболку и ловким движением натягивает ее, после небрежно машет рукой, будто я должна была исчезнуть, пока он одевался. — Иди развлекайся.