Я гляжу им в затылок. Я гляжу в ночь.

И шепчу. Только один вопрос. Без слёз. Без звука.

– А когда моя очередь?

Они выходят молча. Гроб за гробом.

Я не вижу лиц тех, кто их несёт. Я не вижу лица повелителя и своего старшего брата Селима. Только тяжёлые тени, скользящие по мраморному полу.

Полночи я лежу, не моргая, и слушаю, как плачет стена в моих покоях. Она старая. Всё в ней дрожит. Камни скрипят. Один с другим, будто шепчутся.

Иногда я думаю, что внутри кто-то есть. Живой. Но не человек. А что…? Кто-то такой, кто знает всё про этот дворец. Знает…, кто кого убил. Кто кого обманул. Кто плакал в этих покоях до меня.

Но молчит.

Специально. Чтобы я сам догадался. Или испугался.

Прошло всего два года, как повелитель привез нас из Манисы в столицу. А тут всё ещё пахнет смертью. Она не оставляет… Идёт следом за мной. Не громко. Не спеша. Как будто выбирает, кого забрать следующим. У неё нет запаха. Но когда она рядом, даже гранаты на блюде становятся горькими.

Вчера мы ели ифтар в покоях валиде Сафие-султан.

Повелитель тоже был, но ненадолго. Всё смотрел по сторонам, будто искал кого-то.

Я уверен – Селима.

Только Селима больше нет. Моего старшего брата Селима больше не будет. Ни сегодня. Ни завтра… никогда больше. Он ушёл. А вместе с ним… тень на лице повелителя. Она стала глубже.

Мама сидела прямо. Не плакала. Даже когда отец ушёл. Не посмела плакать в присутствии валиде.

Я видел: губы у неё дрожали. Но она держалась.

Как будто хотела показать, что она сильнее других. Сильнее, чем Халиме-султан – мать Махмуда. Достойнее её…

Будто валиде Сафие-султан решать, кто из нас станет султаном. А кто – нет.

Кто из нас будет жить. А кто станет только строкой в молитве.

Хасан-ага всю ночь спал под дверью. Ближе к жаровне. Хотя, когда холодно, он всегда так.

А новый лала, Мустафа-ага, не пришёл даже на феджр. Я ждал. Но он так и не появился.

На сухур Хасан-ага принёс полную софру:
йогурт с мёдом, хлеб – ещё тёплый, оливки, суп, даже булгур…

Я ел быстро. Голод был не в животе, а в груди. Как будто там дыра.

Потом мы пошли на молитву. Гаремная мечеть полна, как всегда. Лица одни и те же. Все разглядывают меня и мою мать Хандан-султан. Женщины шепчутся, пока Ходжа Мехмед Эфенди не поднимает на них взгляд.

У него глаза, как острые когти – с ними нельзя спорить.

Ходжа, произносит особую молитву за душу покойного брата Селима.

Я повторяю каждое слово, чувствуя ответственность перед Аллахом. И каждое слово, как нож. Оно режет изнутри, и я не могу понять, я злюсь или мне просто страшно.

Дальше пошли в классы талимхане. Там всё как обычно. Но всё же немного по-другому.

Уроки Корана сегодня имеют особый смысл. Ходжа говорит: смерть Селима – это испытание. Мол, Аллах проверяет моё терпение. А ещё, он говорит, что теперь я ближе к трону. Что смерть Селима делает меня ближе к роли будущего султана, и подчеркивает необходимость быть достойным этой ответственности. Я возражаю про себя, мол есть ещё Махмуд… Но молчу и только киваю в ответ.

Опускаю глаза.

Брат шехзаде Махмуд. Он сейчас с повелителем в Айя-Софье.

Почему никто про него не говорит?

Полдень.

Во дворце проходят траурные церемонии. Всё как будто затянуто серым. Даже аги все молчат.

Меня привели в Селямлык. Я стою рядом с матерью и валиде. Халиме-султан смотрит на нас. Словно что-то решает. Может, просто переживает из-за долгого отсутствия Махмуда. Может тоже, думает, кто следующий?

Женщина, кажется её зовут Озлем-хатун, красиво читает Коран. Она часто приходит к султаншам.

Придворные идут один за другим, кланяются. Сначала бабушке, затем султаншам и моей матери. Потом мне и шехзаде Мустафе. Тётка Айше-султан перешептывается со своей младшей сестрой Фатьмой-султан. Переодически смотрят на нас с братом. Но тут же отворачиваются. Наши сёстры – султанши хором повторяют священные слова, читаемые Озлем-хатун: