– Мы вправду должны так скоро уходить?

– Нужда велика.

Да, нужда воистину была велика. Чарльз Уоллес посмотрел на единорога.

– И куда мы теперь?

Гаудиор нетерпеливо топнул ногой по пышной траве.

– Не Куда! Неужто ты не можешь удержать это в своей человечьей голове? В Когда! Пока мы не будем знать больше, чем сейчас, мы будем оставаться здесь, в твоем собственном Где. Что-то нужно узнать, и нам надо выяснить, что именно.

– А ты не знаешь?

– Я всего лишь единорог. – Гаудиор скромно опустил серебряные ресницы. – Я знаю лишь, что здесь, в этом месте, где ты смотришь на звезды, есть что-то важное для будущего. Но это в любом случае произошло уже после того, как Древняя Музыка сфер была нарушена. Так что теперь мы отправимся в Когда людей.

– А ты знаешь, когда это Когда?

Рог единорога снова замерцал. Чарльз Уоллес начал понимать, что это признак беспокойства или неуверенности.

– Далеко. Мы можем без страха мчаться с этим ветром, ибо здесь древние гармонии все еще не нарушены. Но может стать хуже, если следующее Когда диссонирует. Держись крепче. Я отнесу тебя туда, где ты Погрузишься.

– Погружусь? В кого? – Чарльз Уоллес запустил пальцы в гриву.

– Я спрошу у ветра.

– Ты не знаешь?

– Вопросы, вопросы! – Гаудиор топнул серебряным копытом. – Я не какой-нибудь компьютер! Только у машин есть благовидные ответы на все вопросы.

Рог ярко засверкал, от копыт Гаудиора полетели искры, и они взмыли вверх. Гладкие бока стали текучими, огромные крылья медленно распростерлись, и ветер подхватил их.

Мальчик чувствовал потоки ветра сверху и снизу. Скачка на единороге, скачка на ветре – он ощущал себя полным воплощением свободы и радости. Ветер, единорог и мальчик слились воедино.

Звезды и галактики кружились в космическом узоре, и радость единения была значительнее любого разлада вовне.

А потом, почти без перехода, они оказались среди камней, деревьев и высокой травы, рядом с большим озером. То, что много столетий спустя станет потом звездным валуном, ныне представляло собой небольшую каменную горку. За камнем высилась роща из папоротников и огромных раскидистых деревьев, незнакомых мальчику. Перед камнем вместо долины, как в Когда Чарльза Уоллеса, до самых холмов раскинулось сверкающее под солнцем озеро. Между камнем и озером вдоль берега полукругом выстроились странные хижины из камней и шкур – полудома, полушатры.

Перед постройками кипели жизнь и смех: мужчины и женщины ткали, лепили из глины горшки и миски, расписывали посуду яркими геометрическими узорами. Дети играли у края воды, плескались и пускали блинчики.

Какой-то мальчик сидел на скальном выступе и обстругивал острым камнем древко копья. Он был загорелым и худощавым, с блестящими волосами цвета воронова крыла; его темные глаза блестели, как вода в озере. Скулы у него были высокие, а губы – полные и яркие. Мальчик сосредоточенно трудился. Он посмотрел на искрящуюся поверхность озера и принюхался к запаху рыбы. Потом вернулся к своему занятию, но ноздри трепетали почти непрерывно, как будто он вдыхал зелень травы, синеву неба, запах красной крови животных в лесу. Казалось, мальчик не замечает единорога, стоящего на каменном склоне прямо перед ним, – ну или воспринимает прекрасное существо как нечто само собой разумеющееся. Гаудиор сложил крылья, и они сделались невидимыми; рог сиял ровным светом.

Мег напряженно прижала руку к боку Ананды. Большая собака повернула голову, и теплый розовый язык успокаивающе лизнул руку.

Все чувства Мег обострились, как никогда прежде, – так не бывало даже в детстве. Синева неба была такой яркой, что слепила ее внутреннее зрение. Хотя на чердаке было прохладно, Мег ощущала лучистое тепло дня; кожа ее пила очарование солнца. Никогда в жизни она не ощущала с такой силой ни тучности темной почвы, ни опьяняющей силы ветра.