Между его сестрой и Дороти Кларк сидел седовласый мужчина с капризной улыбкой, приятным голосом, внушающими симпатию робкими манерами. Это был натуралист Карстерс, друг молодости Алистера Бинга. Его изысканный разговор, дружелюбные интонации и вспышки незлобивого юмора привлекали внимание всех остальных всякий раз, когда он подавал голос.

Место напротив Дороти Кларк пустовало.

Самой неуместной участницей застолья была женщина, сидевшая справа от Алистера Бинга, миссис Лестрендж Брэдли. Никто не знал толком, кто она такая и почему приглашена. Ходили слухи, что она спасла Гарда, чуть было не пошедшего ко дну во время гребных гонок, но никто не понимал, зачем ему понадобилось снова ее «выкапывать», как выразился с неприязнью Алистер, и привозить в поместье. Возможно, как безжалостно предположила Дороти, дело было в пристрастии к ископаемым, унаследованном сыном у отца.

Миссис Брэдли была суховатой, хотя не высушенной, и напоминала птицу. Назвать ее миловидной не повернулся бы язык. Алистеру Бингу она казалась реконструкцией птеродактиля, которую он однажды видел в немецком музее. В чертах ее лица он усматривал ту же нечеловеческую злобность, что и в доисторическом птицеящере. Рот был цинично ухмыляющимся, даже когда ее лицо ничего не выражало. Пальцы у нее были неприятные – сухие и когтистые, руки желтые и отталкивающие, как ощипанные птичьи крылья.

– Маунтджой сильно опаздывает, – заметил Карстерс. – Уже четверть девятого. Что его задержало? Наверное, увлекся замыслом новой книги, и теперь ему не до еды.

Алистер Бинг, грозно подкручивая ус, с ненавистью сверкая голубыми глазами и мотая белой бородкой-эспаньолкой, разразился в адрес отсутствующего гостя гневной тирадой. Как выяснилось, несколькими часами раньше Эверард Маунтджой выступил с доводами в пользу того, что курган на Белдон-Доун являлся не валом древних бриттов, а остатком рва с песком на местном поле для гольфа, семь или восемь лет назад передвинутом ближе к морю.

– Это смехотворно! – бушевал Алистер Бинг, сотрясаясь от ярости. – Клоун!

– Прошу прощения, сэр, – произнес дворецкий.

Алистер выпрямился.

– В чем дело? – Он уставился на покорного слугу так, словно тот был ученым, нанесшим ему оскорбление.

– К вашему сведению, сэр, – продолжил дворецкий, – Парсонс сообщил мне, что мистер Маунтджой час назад пошел принимать ванну наверху и с тех пор не появлялся.

Алистер вытаращил глаза:

– Не появлялся? Он что, бесплотный дух? Что за идиотизм?

– Он пошел принимать ванну, сэр, – невозмутимо повторил дворецкий. – Наверху, час назад.

– Меня это не касается! – крикнул раздражительный хозяин. – Пусть Парсонс постучит в дверь и спросит, не требуется ли мистеру Маунтджою помощь.

– Будет исполнено, сэр.

– Надеюсь, он не заболел? – заботливо проговорила Элеонор. – Ты не считаешь, отец, что тебе самому следует сходить посмотреть, что с ним?

– Не считаю! – отрезал Алистер Бинг. – Совершенно не считаю. Если человеку хватает дерзости и нахальства, если склонность к клоунаде заставляет его бросать мне в лицо, что я не способен опознать земляной вал бриттов, то о чем…

– Но, сэр… – начал Берти Филиппсон. – Я хочу сказать, что… – Но никто так и не узнал, что он хотел сказать, потому что в этот момент дворецкий снова приблизился к хозяину.

– Сэр, – сказал он с настойчивостью, не выходящей за пределы дозволенного вышколенному дворецкому.

– Что? – проворчал Алистер Бинг с важной холодностью раздраженного человека, считающего, что суматоха поднялась из-за сущей ерунды. – Что теперь, Мендер?