Чтобы хоть как-то сбросить ебуч*й стресс и не прибить никого нах, я отправился пахать на поле. Пять часов херачил без передыху, как собака. И эти не знающие пощады часы не прошли даром. Мне немного полегчало. Сбросил стресс на пару с бешенством, называется.

Домой вернулся поздним вечером. До этого просто шарахался по селу, пытался навести порядок в собственных мыслях, да и вообще решить, что делать дальше. На одном месте просиживать булки долго нельзя, тем более этот Тарантул... на меня нехорошо так косился. Явно начал подозревать неладное. Всех их, тварюк, к сожалению, не перебьёшь. Исходя из последнего разговора с Алей, я понял, что у них тут промышляет местная банда, что держит в страхе всё село. Сколько их? Хрен знает. Прихлопнешь одного гада, вылезет другой мстить за товарища.

Тут два варианта. Первый: хватать Алю в охапку и валить. Второй: если она не захочет (скорей всего, так и будет из-за деда), то валить самому.

Душа разрывалась на части. Горела живьём! И страдала.

Не могу я её бросить. Но выбор сделать придется.

Либо она. Либо я.

***

Вернулся в дом. Прислушался… Тишина.

На цыпочках прокрался в комнату Алевтины, заглянул внутрь. Честно, я очень переживал, что оставил малую одну на полдня. Но это было необходимо. Ей. Чтобы успокоилась. Чтобы я не надоедал ей своими расспросами. Подождём ещё несколько дней, пусть как следует ко мне привыкнет и поймет наконец, что мне смело можно довериться.

Моя маленькая златовласка спала. И… Ептить налево! Спала в обнимку с барбосом. С Пирожком, млин. В одной кровати. Внезапно я почувствовал, как в венах зашипела желчь. Внутренний бык взревел, топнул копытом, махнул рогами, ожидая команды «фас».

Что за?

Зависть и ревность. Вот что. К наглому клочку шерсти, который в настоящий момент, нахмурившись, зыркал на меня исподлобья, прям как реальный человек, следил за каждым моим шагом, охраняя свою любимую хозяйку, как кусок лакомой добычи.

Алька тоже хороша. Сладенько спала и слюни на подушку пускала, обнимая блохастую тварь обеими руками, словно любимую плюшевую игрушку. Чёрт. Я тоже так хочу. Почему ему можно, а мне нельзя? Я ведь тоже могу быть белым и пушистым. Если меня ну о-о-очень сильно попросят.

Не так давно я спросил её кое-что по поводу псины:

— Откуда взялась эта тва… кхе! Щеночек?

— Я нашла Пирожка на железнодорожных путях. Думаю, от него просто решили избавиться. А может, крепыш потерялся. Пес-то породистый. Он крутился на станции, будто искал кого-то, принюхивался, всматривался в лица прохожих, как вдруг сорвался с места и выбежал на рельсы... Я тогда очень сильно испугалась. Позвала его и спасла от страшной гибели. Его чуть было не сбил несущийся на всех парах состав. Когда мы познакомились с малышом, я ела пирожок. И его тоже угостила. Он был очень голодным. А у меня из еды с собой были только пирожки. Вот и имя придумалось.

— С мясом-то пирожки?

— Да нет же, — девчонка звонко рассмеялась, и от этого смеха, живого, звонкого, голосистого, как звон колокольчиков, мурашки по всему телу посыпались. — С картошкой. С мясом… это для нас роскошь.

Чертыхнувшись себе под нос, сунув руки в карманы, я молча удалился восвояси. Кстати, малышка, когда спит, ну вылитый ангелочек. Как же сильно захотелось её поцеловать. Обнять. И сделать так, чтобы её глаза никогда не знали на практике значение слова «слёзы».

***

Выжатый, будто кусок лимона, я завалился спать в соседней комнате. Ночь выдалась какой-то адской. Сначала я не мог уснуть. Крутился с одного бока на другой. Как обычно боролся со стоячим членом, что острым копьём таранил старенький матрас.