Зараза!

А потом меня передернуло от резкой вспышки боли.

Укусила!

Чертовка проклятая!

За губу!

Когда я с рыком отскочил, как от прокажённой, смахивая кровь с губищ, она ещё и напоследок леща отвесила. Хорошего такого, щедрого. Аж в глазах задвоилось, а в ушах зазвенело.

Вот тебе и тихоня.

Лупит так, что не горюй.

— Ты что творишь, дурында?! — задыхался, сатанея от ярости.

— Это ты что творишь? — всхлипнула, обхватив худенькое тельце руками.

— Дрючить тебя хочу! — расхохотался. — Ты ж сама предложила!

— Ну ты и придурок, — обиженно заметив, спрыгнула со стола. — Драники — это оладьи. Из картошки. Чертов ты извращенец.

И выскочила на улицу, захлебываясь слезами.

А я чё?

Я ничё.

Почесал затылок и яро выматерился сквозь стиснутые зубы.

Хрен их поймешь, этих баб деревенских.

Какой же я придурок. Вот бы сейчас на ринг. Если траханье под запретом, то можно хотя бы морды почистить, чтобы хоть немного остыть и выгулять внутреннего быка, который уже чуть ли не выл от скуки и проклятого воздержания.

8. Глава 7.

Казалось бы, ничто не предвещало беды. Тишь, гладь да благодать. Всё шло как надо, как по маслу. Никто меня не искал, соседи вопросов не задавали. Еда была, крыша над головой, какая-никакая, имелась. А под боком щеголял мой единственный и сокровенный смысл жизни. Житуха вроде налаживалась. Секса, правда, маловато. Но это пока. Не такая большая проблемка, как, например, получить пулю в висок от карателей в погонах, что всё-таки вычислили моё местонахождение. Я верил, что наши отношения с Дюймовочкой в ближайшее время выйдут на новый уровень. Уровень ниже пояса, ептить. Да! Я собираюсь её поцеловать. Не сегодня — так завтра! И не так, как это было вчера.

Минимум две минуты. Максимум — с языком.

Однако этим утром что-то пошло не так. Как обычно я спокойно себе намывал посуду на кухне, как вдруг весь подобрался, услышав некий шум за окном, точнее незнакомые мужские голоса.

— Здарова, малая.

Бык внутри меня гневно фыркнул, навострил уши, начал перебирать копытами — учуял беду. Нехорошо как-то на душе стало. Там будто всё чуть меньше чем за секунду превратилось в тлен. Примерно такие ощущения я испытал за пару часов до ареста четыре с половиной года назад.

Шмякнул тарелку в раковину, та разлетелась на осколки, и быстро выскочил из дома. Как раз в тот момент, когда Пирожок поднял вой.

— Псину-то угомони! Иначе на чебуреки брату подгоню в придорожную шаверму.

Мерзкий хохот наполнил собой подворье Алиного дома. Четверо дрищеватых мудаков. Сука! Они загнали её в угол. Малышка! Аля прижалась спиной к забору и дрожала, роняя слезы на свою быстро-быстро вздымающуюся грудь. А пес, прикованный цепью к будке, со всех лап рвался в бой. Рычал. Скалился. Даже мне стало жутко от его намерений вцепиться падлам в плоть и к чертовой матери кастрировать их убогие писюны до конца их жалких дней.

Не понравились они мне. Уже по голосу. Ну копии тех лузеров, что я порешал недавно. А это значит — та местная гопота была родом из одной шайки. Не трудно догадаться.

— Вы по какому вопросу? — выскочил во двор, сжимая кулаки.

— Опа. А ты кто такой? — отозвался один из дебилоидов. Самый худющий, самый высокий и самый важный, бл*ть. Лидер, видать. Черноволосый. Черноглазый. Кривозубый у*бок. — Не местный же?

— К сестре приехал, — кратко ответил, исподлобья посмотрел сначала на него, затем на Алевтину. Вернее, на нависшую над ней опасность. Хорошо, что утырки еще не успели обрушить на малышку свои вонючие грабли.

— Чё? — подошел ко мне походкой набычившегося петуха, схаркнул мокроту на землю и окатил лицо дымом.