Ближе к заливу город немного похорошел. Вдоль берега стояли кирпичные пирамиды, самая высокая из которых насчитывала четыреста футов. На их широких террасах росли всевозможные деревья, вьющиеся лозы и цветы, и ветер нес оттуда аромат зелени и свежести. Над воротами гавани стояла еще одна гигантская гарпия, уже не из бронзы, а из обожженной красной глины. Она сильно раскрошилась, и ее скорпионий хвост стал совсем куцым. Цепь, свисающая с ее глиняных когтей, совсем проржавела. У воды стало прохладнее, и плеск воды у гниющих свай пристани казался успокаивающим.

Агго помог Дени выйти из носилок. Силач Бельвас сидел на тумбе с большим куском жареного мяса.

– Собачатина, – радостно сообщил он, увидев Дени. – В Астапоре собаки вкусные, маленькая королева. На, попробуй! – И он улыбнулся ей сальными губами.

– Спасибо, Бельвас, но я не хочу. – Дени уже приходилось пробовать собачье мясо, но сейчас у нее из головы не шли Безупречные с их проклятыми щенками. Пройдя мимо громадного евнуха, она поднялась по сходням на «Балерион».

Сир Джорах Мормонт ждал ее на палубе.

– У нас побывали работорговцы, ваше величество, – сказал он, склонив голову в поклоне. – Трое, и при каждом дюжина писцов и столько же рабов для услуг. Эта челядь облазила все наши трюмы и переписала все, что у нас есть. – Он проводил Дени на корму. – Сколько человек они предлагают к продаже?

– Нисколько. – Дени сама не знала, что ее так злит – Мормонт или этот город с его удушливой жарой, зловонием и выкрошенным кирпичом. – Они продают не людей, а евнухов. Евнухов, сложенных из кирпича, как и весь Астапор. Как по-твоему – купить мне восемь тысяч кирпичных евнухов-истуканов с мертвыми глазами, которые убивают грудных младенцев, чтобы получить остроконечную шапку, и душат собственных собак? У них даже имен нет. Не называй их людьми, сир.

– Кхалиси, – молвил он, пораженный ее яростью, – Безупречных отбирают еще в детстве и обучают…

– Я вдоволь наслушалась о том, чему их обучают. – На глазах у Дени выступили непрошеные слезы. Она вскинула руку и ударила сира Джораха по лицу, чтобы не расплакаться.

Мормонт потрогал ушибленную щеку.

– Если я чем-то вызвал неудовольствие моей королевы…

– Да, вызвал – и очень большое неудовольствие, сир. Будь ты моим истинным рыцарем, ты никогда не привез бы меня в этот злой город. – (Будь ты моим истинным рыцарем, ты не посмел бы целовать меня, и смотреть на мою грудь, и…)

– Как вашему величеству будет угодно. Я прикажу капитану Гролео, чтобы он отплыл с вечерним приливом в не столь злое место.

– Нет. – Гролео смотрел на них с полубака, и его матросы тоже. Белобородый, ее кровные всадники, Чхику – все бросили свои дела при звуке пощечины. – Я хочу отплыть не вечером, а прямо сейчас, уплыть подальше и никогда больше не оглядываться – хочу, но не могу. Здесь продаются восемь тысяч кирпичных евнухов, и я должна найти способ купить их. – С этими словами Дени оставила Мормонта и спустилась вниз.

Драконы беспокойно шебаршились за резной дверью капитанской каюты. При виде Дени Дрогон поднял голову и закричал, пуская дым из ноздрей, а Визерион захлопал крыльями и попытался сесть ей на плечо, как делал, когда был поменьше.

– Нет, – сказала Дени, осторожно отпихивая его, – для этого ты стал слишком большой, моя радость. – Однако дракон, обвив кремово-золотистым хвостом ее руку и вцепившись когтями в рукав, не желал уступать, и Дени со смехом плюхнулась в кожаное кресло Гролео.

– Они бесятся с тех самых пор, как ты ушла, кхалиси, – доложила ей Ирри. – Визерион всю дверь ободрал когтями, видишь? А Дрогон чуть не сбежал, когда работорговцы пришли поглядеть на них. Я поймала его за хвост, а он меня укусил. – Служанка показала Дени укушенную руку.