– Я хочу их видеть! – оживился султан. – Пусть соберутся в покоях валиде. Я желаю послушать их сказки.

Исмаил украдкой улыбнулся. Повелитель заинтригован. Надо разжечь его любопытство. Вчера ичоглан послал записку сестре: «Ешь как можно больше. Денег не жалей. Не бойся еще больше растолстеть. Скоро…»

Войдя в покои матери, Ибрагим невольно поморщился. Аромат курящейся серой амбры давно уже стал для него привычен, султан с ним сроднился, а в этих покоях витали совсем другие запахи. Нежные, цветочные. Он словно попал в детство, которое ненавидел. Так же пахло от матери, когда она прижимала его, малыша, к своей груди, словно пытаясь защитить. Но кровожадный старший брат был начеку. Став султаном, он истребил всех сыновей Кёсем-султан, кроме самого младшего, которого все считали слабоумным. Да и Ибрагим все время ходил по краю острого, как бритва, лезвия ятагана.

Воспоминания, связанные с детством, Ибрагим ненавидел, вот и сейчас он словно споткнулся: заныла шея, потом виски. Цветочные запахи султана раздражали.

– Здравствуй, мой сын, – валиде протянула ему руку для благословения.

Только ее покои соединялись с покоями султана, так что мать могла прийти к нему в любое время дня и ночи так же, как и он к ней. О том, что Ибрагим сейчас здесь, в гареме не знал никто, даже всесильный кизляр-ага.

Падишах на мгновение прижался лбом к прохладной материнской руке, пахнущей цветами. Стало чуть легче. Виски, которые словно сжимал стальной обруч, перестали так ныть. От руки валиде веяло силой, Ибрагим хотел бы держаться за нее все время. Он и любил мать, и ненавидел ее, подозревая, что против него плетутся интриги. В гареме непрерывно шла война. Старухи в черном были похожи на стаю ворон, слетевшихся на поле боя, усеянное трупами.

Он с ненавистью посмотрел на это воронье, рассевшееся на низких диванах в ногах у валиде, сидящей на троне. И заколебался. Захотелось развернуться и уйти.

– Ребенок Турхан-хатум слаб здоровьем, – остановив его повелительным жестом, сказала валиде. – Другой шехзаде не выжил, и вряд ли Турхан способна еще родить. Династии же нужны воины. Сильные наследники. Воспитанием которых мать должна заниматься. И учиться самой. Хатум нет и двадцати, а она уже забросила уроки чтения и письма. Турхан ленива, сынок. Когда я была любимой женой султана, я находила время не только для своих детей. Муж мой, султан Ахмед, всегда обращался ко мне за советом, и до последнего дня я бывала в его покоях. Говорят, ты больше не зовешь Турхан-хатум на хальвет. Не удивительно. После смерти младшего сына у бедняжки повредился рассудок. Да и не только. Я позвала сюда, во дворец Топкапы, самых искушенных и опытных наложниц. Которым годами удавалось удерживать внимание повелителя, в отличие от твоей хатум. Все они нашли у Турхан изъян.

– И что за изъян? – с интересом спросил Ибрагим. Он еще не решил, остаться ему или уйти?

Жена ему порядком надоела. Она только и делала, что сплетничала, старясь очернить других наложниц, бывающих в покоях султана, и клянчила деньги. Ей все время что-то было надо, хотя Ибрагим и так не скупился на подарки.

– Она слишком уж тощая. Я допросила повара и лекаря. Турхан заметно похудела после четвертых родов. У нее, похоже, больной желудок. Или даже женская болезнь, спаси Аллах! Оттого она такая желчная и злая.

– Истинно так, – загалдели старухи. – Турхан-султан больна по-женски. Она вся высохла изнутри, последний ребенок выпил все ее соки. Она больше не хочет Повелителя как мужчину. Когда родился шехзаде Ахмед, у султанши не было в груди ни капли молока. Суха, как палка. Она больше не сможет доставить Повелителю удовольствие на ложе любви.