… Султан Ибрагим провел эту ночь гораздо хуже. Девушка, которую выбрал для повелителя глава черных евнухов кизляр-ага, Ибрагиму не понравилась. Она была слишком уж старательной. Как ее учили, едва войдя в двери султанских покоев, упала на колени и поползла к ложу, на котором возлежал правитель. После чего долго целовала край этого ложа, не решаясь припасть даже к одежде самого султана. Слишком робкая, слишком послушная. И тощая. Да, тощая, хотя наложница далеко не была худышкой. Ибрагим злился от того, что никто не хочет его понять, ни мать, ни кизляр-ага. Мол, женщине не обязательно иметь грудь. Вся ценность наложницы ниже пояса.

Там, как и всегда, было влажно и сладко. Хотя не так уж и влажно, напуганная девчонка не смогла сделать все так, как ее научили. Она боялась. Главным образом не угодить и лишиться возможности и дальше приходить на хальвет. А ведь ее подготовили. Ибрагим едва сумел кончить. Последнее время – это случалось с ним все чаще, не помогали даже проверенные средства из богатого арсенала Джинджи-ходжи.

Он привычно скосил глаза на толстую эфиопку, высоко поднявшую факел в изголовье султанского ложа. Та, словно обо всем догадавшись, выпятила пышную грудь. Султану нельзя брать черных наложниц, у членов династии кожа должна быть светлой, потому в такой цене европейки. Но Ибрагим предпочел бы сейчас чернокожую толстуху-служанку белобрысой девчонке, которая неумело изображала сегодня ночью страсть.

Она стонала так громко, что Ибрагим разозлился. Все ложь и притворство. В огромном дворце ему не с кем поговорить по душам, кроме Джинджи-ходжи. Султан давно уже не занимается государственными делами, с тех пор как мать и ходжа только и делают, что стараются его развлечь. Но делают они это скверно.

…– Ты можешь идти, – наложница поспешно встала, подхватив одежду, но тут же опустилась на колени и задом поползла к дверям, изо всех сил стараясь, чтобы повелитель не увидел ее округлые ягодицы.

Ибрагим отвернулся. Скверное утро. В душе пустота, страх ушел, но она ничем не наполнилась. А тело устало, но это не та приятная усталость, которая любое утро делает прекрасным. Скорее физическое истощение, причем напрасное. Хоть бы она забеременела, эта девчонка, и этой ночью он, османский султан, потрудился не зря.

Как только наложница вышла за дверь, в султанских покоях неслышно появился огромный кизляр-ага. Двигался он удивительно тихо для своего роста и веса. Словно гигантская черная кошка. У него были вывернутые губы, на которые султан всегда смотрел с интересом: только чернокожие могут быть так уродливы. Огромный приплюснутый нос, маленькие глазки, зато массивный подбородок, и, слава Аллаху, ушей под чалмой не видно. Они, скорее всего, также уродливы.

– Повелитель доволен? – низко склонился кизляр-ага.

– Пошли ей подарок, – сквозь зубы сказал султан. – Если Аллаху будет угодно, родится еще один шехзаде.

– Бисмиллях! – воздел огромные черные руки кизляр-ага.

– Позови Исмаила. Он жив?

– Повелитель приказал избавиться от мальчишки, если он попытается сбежать вместе с наложницей…

– Ну? – Ибрагим нетерпеливо подался вперед.

– Он выдержал экзамен. Хотя… – кизляр-ага заколебался.

– Я хочу знать все! Говори!

– Он оглушил ее, перед тем как засунуть в мешок. Не смог слушать отчаянные крики женщины. Значит, сердце у мальчика еще не очерствело.

– Сколько ему?

– Семнадцать, Повелитель, – прошипел черный евнух, который ненавидел смазливого пажа.

– Пусть живет. Через год я устрою ему новое испытание. А пока позови его. У него красивое лицо и приятный голос. Я достаточно смотрел на тебя, моему взгляду надо отдохнуть, – и султан хрипло рассмеялся.