– Не могу найти пластырь, – наконец, едва шевеля побелевшими губами, прошептала Джил, хотя всем своим сердцем хотела просить о помощи.

– Внизу. Во втором ящике, – голос Бена был нарочито спокоен, но даже в зеркале Джиллиан видела, как лихорадочно бился на его шее пульс.

Танцующими от паники пальцами она смогла достать немедленно отыскавшуюся упаковку, которая лежала на самом видном месте и будто кричала о наглом вранье. Не заметить ту было попросту невозможно. Боже… Бен никогда ей не поверит. Джиллиан судорожно стиснула пачку, но что-то доказать уже не могла. И потому руки машинально пачкали тонкий прозрачный пластик обёртки, пока пытались разлепить, казалось, намертво склеившиеся кончики. Она пробовала снова и снова, в каком-то исступлении уже рвала плотную липкую ткань, когда находившиеся на грани истерики пальцы накрыла большая мужская ладонь. Зашумела льющаяся из крана вода, руку обожги холодные струи, и вместе с лёгшим на кожу пластырем на ванную комнату рухнула недобрая тишина.

С тех пор Бен стал ещё дальше. Каждый раз при виде его поджатых губ и нервно сцепившихся рук, Джиллиан грустно смеялась. Хотела деловых отношений, милая? Получай! Вот он, твой тщательно выпестованный профессионализм, где за сухим официозом могло прятаться целое государство чувств или же ничего. Но увидеть результат собственных действий оказалось удивительно больно. Потому что в тот момент, когда Джил оказалась готова взглянуть на Бена без искажающей наркотической призмы, он больше на неё не смотрел.

А она мечтала обнять чуть ссутулившиеся от усталости плечи, вплести в лакричную черноту волос пальцы, сделать и сказать так много, но не умела. Джиллиан не представляла, как говорить о чувствах, не понимала и, в общем-то, даже ни разу не пробовала, привыкнув к сухому обращению Джеймса. Любые проявления человечности будили в ней настороженность, с которой Джил существовала вот уже столько лет. Так что сейчас у неё не находилось ни слов, ни уместности из-за страха быть вежливо остановленной, как одёргивал сам себя Бен.

Он больше не жалел и не спрашивал, лишь ставил перед фактом или не информировал о своих планах вообще, отчего Джил по несколько раз на дню перепроверяла их расписание. В общем, Бен не делал поблажек. Он таскал её за собой по митингам, встречам и съёмкам, насильно кормил и точно ребёнка укладывал спать. Но чем больше проходило времени, тем отчётливее казалось, что всему виной не чувства к Джиллиан. Не забота, нежность или – ах, какие мечты! – любовь. Больше нет. Всё дело в фальшивой вине и проклятом рыцарском благородстве. Джил ведь больше никто. Ни жена, ни мать, ни любовница, ни профессионал и даже не человек с его обычными потребностями или желаниями. Отныне она – это поиск дозы.

Так что, да, им нужно поговорить. Эта необходимость зрела неделями и проявлялась всё чётче, вместе с выплывающим из тумана городом. И вот сегодня, когда Джил впервые за эти дни увидела синее небо, неизбежность разговора свалилась вместе с лучами весеннего солнца.

– Знаю, ты не спрашивала, но рейтинги показывают неплохую динамику… Новая реклама, которую Джонас запустил в проблемных округах, приносит нам по семь с половиной человек в показатели. А ещё…

По-деловому сухой голос Рида пунктиром дорожной разметки вплёлся в ход мыслей, и Джиллиан вздрогнула. Она даже не помнила, как покинула офис. Но, видимо, Рид приказал идти, и она послушно пошла. Тем временем на колени приземлилась синяя папка с эмблемой демократов, и Джил попыталась сосредоточиться.