– Гамбургер и картошку-фри!

Громкий смех.

– Я думала, официант ему в рожу плюнет.

– Стоило бы!

«Здесь я ничего интересного для себя не найду», – понял Бабкин. Надо было выбираться.

Он обследовал первый этаж, запоминая расположение комнат, и по длинной лестнице, устланной красным ковром в золотых лилиях, поднялся наверх.

Пять дверей.

И одна – напротив, в конце коридора.

Он постучался в первую, приоткрыл, не дождавшись ответа. Пустая спальня. Вторая дверь – то же самое. Третью Бабкин, задумавшись о количестве гостевых комнат в этом доме, машинально распахнул без стука и наткнулся на Татьяну Медведкину неглиже, примерявшую перед зеркалом ожерелье.

– Ты свихнулся? Что ты себе позволяешь!

– Пардон, мадам! – брякнул он. – То есть мадемуазель!

И выскочил в коридор как ошпаренный. Ему в спину что-то требовательно говорили, но Сергей уже не слушал: он вытер пот со лба, обругал себя дураком и направился к дальней двери, самой многообещающей.

Андрей Решетников вышел из-за стола, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Почему бы ему не прогуляться по дому и саду Грегоровича? Он позвоночником чувствовал взгляд Джоника, но старался и спиной выражать благодушную уверенность. Что такого в его желании? Всего лишь пройтись. Может, курнуть травки с Кармелитой. Ничего больше.

– Далеко собрался?

Вопрос догнал его, когда он был возле распахнутых дверей.

О, этот слегка гнусавящий голос с якобы нейтральными интонациями. Андрею ли не знать, как стремительно Джоник переходит от спокойствия к ярости. Потому что спокойствие это напускное, притворное, а в действительности его маленький талантливый дружок вечно чем-нибудь взбешен.

Андрей Решетников был твердо уверен, что Джоник по-настоящему талантлив. Разумеется, одаренность его лежит не в сфере исполнения песен – господи, это просто смешно, с его-то ужимками и голосом! И уж конечно, любой семиклассник, страдающий от неразделенной любви и нехватки денег на сигареты, даст Джонику как сочинителю сто очков вперед.

Но Джоник обладал способностью концентрировать вокруг себя именно тех людей, которые могли привести его к цели. С точки зрения Андрея, это походило на магию. На шаманство. Неумный и довольно уродливый пацан бил в невидимый бубен, и в верхних сферах что-то сдвигалось: продюсеры говорили «да», хотя собирались сказать «нет», конкуренты вместо того, чтобы набить Джонику морду за хамство, предлагали вместе записать новый сингл, а администраторы вроде самого Решетникова из кожи вон лезли, чтобы угодить.

Когда Андрей только встретил Джоника, тот показался ему зверьком. Кем-то, скажем, из джунглей: быстрым, нервным, перебегающим с ветки на ветку. И очень неуютно чувствующим себя среди людей. Будучи умным существом с высокой приспособляемостью, мальчик, которого когда-то звали Ринатом Башировым, виртуозно научился притворяться. Но иногда в нем прорывались звериные черты. Все окружающие становились чужаками, опасными чужаками, с которыми можно не церемониться – бросаться и рвать зубами.

Решетников никогда не знал, укусят его или ласково потрутся головой.

Джоник умел быть обаятельным. Среди своих, когда он мог позволить себе расслабиться и не играть в звезду рэпа, из него через край било мальчишество. Он мочился с балкона пятого этажа неимоверно пафосной гостиницы. Подвозил на мотоцикле старушку-соседку (старушка оказалась крепкой закалки и по прибытии в место назначения попеняла Джонику, что медленно ехали). Выкрасил своего йоркширского терьера в ярко-синий цвет и две недели морочил всех, уверяя, что это новая порода, привезенная из Занзибара.