– Скай, в чемодане не хватит места. Бери только самое нужное, и быстрее, иначе опоздаем на самолет. Помоги Абелле и оденься в дорогу. Ладно?

– Нет! Никуда я не поеду! И собираться не буду! Уезжай без меня.

– Скай…

– Тебя все равно постоянно нет дома! Я остаюсь. Когда МамаЛу узнает, она обязательно вернется, и мы с ней…

– Скай!

Отец влепил мне пощечину. Не знаю, кого из нас больше потрясло случившееся. Он ударил сильно и больно. Коробка выпала у меня из рук, бумажные фигурки рассыпались по полу.

– Пойми наконец: они – прислуга! – воскликнул отец. – Они – не наша кровь, не наша семья. Только на меня ты можешь положиться, а я могу довериться только тебе. Остальное не важно. Люди приходят и уходят. Если МамаЛу с Эстебаном захотят с тобой увидеться – они найдут способ. Ты можешь писать им письма, когда захочешь. Но сейчас нам нужно ехать, Скай. Выбора нет.

Мы покинули Каса Палома. Я оглядывалась всю дорогу. Когда мы выехали за ворота, мне послышался голос Эстебана, однако я не смогла ничего разглядеть среди клубов пыли на грунтовой дороге. Я обернулась, когда мы покидали Мексику. Я обернулась, когда мы приземлились в Штатах. Я оборачивалась всякий раз, когда видела смуглого мальчика или женщину с цветами, вплетенными в длинные темные косы.

Прошло время, и я перестала оглядываться. МамаЛу и Эстебан не отвечали на письма, сбрызнутые клубничными духами и дополненные аккуратными коллажами из фотографий.

Вот моя новая школа. А вот – моя новая комната. Такая у меня теперь стрижка. Просто волосы чересчур отросли, а расчесывать их было некому. Я скучаю, МамаЛу. Очень жду ответа. Пиши, Эстебан. Давай на счет «пять»?

В конце концов я надежно заперла воспоминания, а с ними и боль. Мы с отцом так и остались в Сан-Диего. Его пощечина захлопнула дверь в прошлое – в мою жизнь вошли недоверие и осмотрительность. Главное – семья. Дружба не длится вечно. Люди уходят. Подпустишь близко – наплачешься.

Ударив меня по щеке, Дамиан снова разбил мой мир на кусочки, рассыпав детали, которые я так долго пыталась собрать воедино. Выходит, отец рассказал мне не все. МамаЛу и Эстебан не просто уехали. Что-то случилось. И поэтому Эстебан стал Дамианом.

Я думала, он обстриг и покрасил мне волосы, чтобы люди меня не узнали. На самом же деле он не хотел вспоминать о девочке, с которой когда-то дружил. Он мстил моему отцу за какой-то проступок – по его мнению, ужасный и подлый – и запер память обо мне глубоко в подсознание, чтобы творить нечто не менее гнусное. Обращаясь со мной как с вещью, Дамиан отгородился от самого себя. Он бил меня и унижал, лишил голоса, лица и возможности выплакаться. Однако изредка воспоминания возвращались, рассеивая кровавую пелену. Эстебан был все еще где-то там, и он услышал, когда я о нем молилась. Благодаря ему я все еще жила.

Я не знала, сколько времени у меня в запасе. Знала только, что бесполезно выяснять мотивы. Дамиан не зашел бы так далеко, не будь он уверен в своей правоте. Лишь одна женщина могла до него достучаться.

Пока не поздно, я должна была встретиться с МамаЛу.

За завтраком мы с Дамианом молча глядели в тарелки, а я так хотела увидеть его при дневном свете – увидеть по-настоящему. Жевать было больно. Губа распухла, и ела я через силу. Дамиан залепил порез на шее куском марли. Чем дольше мы жили вместе, тем длиннее становился список наших ран и синяков – телесных и душевных.

– Как дела у МамаЛу? – спросила я, отпив немного кофе.

Бушевали волны, и утварь ездила туда-сюда по столешнице.

– Хочу с ней повидаться, – добавила я, не дождавшись ответа.