– Забудь. – Я вздохнул. – Я так и знал, что ты все повернешь против меня.

– Один последний вопрос: каким «табаком» вы набивали вашу трубку мира?

– Хватит! – остановила его Кароль.

Мило с тревогой посмотрел на меня:

– Тебе необходима консультация твоего психолога.

– Об этом не может быть и речи, я очень хорошо себя чувствую.

– Послушай, я знаю, что я в ответе за наш финансовый крах. Я знаю, что мне не следовало давить на тебя, заставляя написать следующую книгу к конкретному сроку. Но сейчас ты меня пугаешь, Том. Ты теряешь рассудок.

– Налицо все признаки выгорания, – смягчила вердикт Кароль, – профессиональный кризис. Три года ты работал без остановки: писал по ночам, встречался с читателями, выступал на конференциях, путешествовал, продвигая книги и подписывая их читателям. Никто бы не выдержал такой нагрузки, Том. Твой разрыв с Авророй стал последней каплей, переполнившей чашу. Ты просто нуждаешься в отдыхе.

– Прекратите разговаривать со мной как с ребенком.

– Тебе нужно снова начать сеансы с психотерапевтом, – повторил Мило. – Она рассказывала нам о лечении сном, который…

– Как это «она вам рассказывала»? Вы разговаривали с доктором Шнабель, не предупредив меня?

– Мы на твоей стороне, Том, а не против тебя, – попытался успокоить меня Мило.

– Но разве ты не можешь выпустить меня из виду хотя бы на три минуты? Ты не мог бы иногда заниматься своей жизнью, а не всегда только моей?

Задетый этой репликой, Мило покачал головой, открыл рот, явно хотел что-то сказать, но его лицо посерьезнело, и он передумал. Вместо этого он взял сигарету «Данхилл» из оставшейся лежать на столе пачки и вышел на пляж, чтобы покурить в одиночестве.

Мы остались вдвоем с Кароль. Она тоже закурила, выдохнула облачко дыма и передала сигарету мне, как мы делали в десять лет, когда тайком курили, прячась за тощими пальмами Макартур-парка. Считая, что она уже не на службе, Кароль распустила волосы цвета черного дерева, и они упали на голубую форменную рубашку. Ее светлые глаза контрастировали с угольно-черными прядями. Порой в выражении ее лица, лица взрослой женщины, проскальзывали неуловимые нотки, которые напоминали мне ту девочку-подростка, которой она некогда была. Нас связывали не просто симпатия или нежность. И это не было обычной дружбой. Это была неизменная привязанность, которая может появиться только в детстве и продолжается всю жизнь, чаще в горе, чем в радости.

Как каждый раз, когда мы оказывались наедине, хаос нашей юности возвращался и бил меня в лицо с силой бумеранга: та топь, которой был наш горизонт, удушливость той грязной помойки, пленниками которой мы были, душераздирающие воспоминания о наших разговорах после школы на баскетбольной площадке, огороженной сеткой…

И у меня снова возникло мощное ощущение, что нам все еще двенадцать лет. Что миллионы книг, которые я продал, преступники, которых она задержала, были частью ролей, которые мы оба играли, но, по сути, мы так никогда по-настоящему и не ушли оттуда.

В конце концов, не случайно ни у одного из нас не было детей. Мы были слишком заняты, сражаясь с нашими собственными неврозами, чтобы у нас возникло желание передать жизнь. О нынешней Кароль я почти ничего не знал. В последнее время мы с ней реже виделись, а когда встречались, тщательно избегали разговоров о главном. Возможно, потому, что мы наивно надеялись: если не говорить о прошлом, то оно исчезнет. Но все было не так просто. Чтобы забыть свое детство, Мило «работал» клоуном двадцать четыре часа в сутки. Я пачкал сотни страниц, пил коктейли из лекарств и нюхал кристаллический метадон.