Нормальные роли остались в театре – их всего три, да и спектакли ставят в афишу не каждый месяц, но зато хоть играешь и уважаешь себя.

А домоседство – это такая разновидность подвижничества. Режим, подъем по будильнику, трезвый и высокоморальный образ жизни – все во имя пьесы. Вот он напишет ее и уже не будет сидеть дома. О нем сразу вспомнят и заговорят. У него будут брать интервью умные, понимающие журналисты – как у Лехи. Его пьесу везде поставят и экранизируют, и она будет популярнее сериала, в котором бедняга Стакан уже три года играет этого своего Батяню.

Так будет. Или не так, но скоро что-то произойдет – и все изменится. Иначе Владимир сорвется – и уйдет в запой. И пусть всем будет хуже!

Стоило только подумать про срыв и запой – и вот вам, пожалуйста. Звонок телефона. Номер знакомый. Прямо до боли знакомый. Стакан Петрович, собственной персоной; как чувствовал, что Владимир его все утро вспоминал.

– Здорово, Виленыч, – весело прокричал он в трубку, – ты сегодня вечером в Средневекаменном или вольно фармазонишь? А то есть идея повидаться.

– А кому принадлежит идея? Кто еще будет?

– Мне принадлежит идея. Будешь ты и буду я. Потом, если хочешь, поедем к цыганам.

– Нет, знаешь, я сейчас не пью. Стараюсь. Работаю тут. Повидаться – да, к цыганам – нет.

– Вычеркиваю, значит, цыган.

– Я думал – меня.

– Тебя – никогда. Значит, так. Встречаемся на «Чеховской» и пьем там кофе, как студентки филфака.

– Только кофе?

– Да, кофе, только кофе и ничего, кроме кофе.

– Значит, кофе на Чеховской?

– На Чеховской. Кофе. Через два часа. Адрес я тебе скину сейчас.

Выпить со старым другом – ха! – по чашечке кофе. Что может быть приятнее и невиннее? Владимир сверился с расписанием: по плану значится «приготовление обеда» и «обед». Ладно. Пообедать, в порядке исключения, можно и в кафе.

Но Стакан все же нечуткий человек. И он туда же: «Средневекаменный!»

Московский Средний Камерный театр, в котором работали Владимир, Стакан и их третий друг, Леха Змеиный, в 1994 году переехал из старого особняка в Трехпрудном переулке в новое здание, расположенное во дворах между улицами Большие и Малые Каменщики. И тут же получил неофициальное название Средний Каменный Театр. Артисты стали звать себя Невольные Каменщики (потому что переехали они не по собственной воле). Постепенно название театра сократилось до Среднекаменного. А злые языки величали его «Средневекаменный», намекая на несколько старомодную режиссуру и предсказуемый выбор постановок. Даже Леха не позволяет себе назвать родной театр «Средневекаменным» – хотя имеет право. Он-то еще в начале двухтысячных поставил два весьма современных спектакля, которые были очень тепло приняты критикой. А Стакан? Он сам, вообще, хоть что-нибудь в состоянии создать или так и будет на протяжении двадцати тысяч серий играть своего Батяню? Да если Капитан захочет восстановить что-нибудь из старого репертуара, да позовет Стакана – тот прибежит, прилетит – и наплевать, что это уже не в моде.

«Средневекаменный»… А ведь когда-то считался прогрессивным. Так ведь и Стакан не сразу Стаканом родился. Был он сперва Степа, потом – Степан Токарев, затем – Степан Петрович. А Стаканом Петровичем он стал уже в Среднем. На театральном капустнике кто-то – вроде бы даже Леха – посвятил ему частушку. Как же это там было? Владимир попытался припомнить и спеть, отстукивая ритм ладонью по стене, и вот что у него вышло: