гаджеты – очень даже неплохая вещь. Особенно кухонные. Ибо была у герцога Авиларского тайная поначалу страстишка – кулинария. Переросшая, по мере потери холостого статуса, в явную, поскольку все три его последних жены мало того, что не любили и не выражали желания готовить – собственно, а на черта это умение герцогине? – они ещё не любили просто жрать, Барлоговы веники!.. Там – листик салата и канапе с проросшими вонючими зёрнами, тут – месиво из тех же самых зёрен, годных, по мнению герцога, разве что на хороший самогон…

За пять лет неудачных женитьб он успел вдоль и поперёк изучить меню первых красавиц королевства и понять, в чём причина их отвратительных характеров. Стервозных характеров, если уж на то пошло. Диета, Барлоговы веники!

Хоть, конечно, и он, Кристофер, нравом далеко не сахар…

Но, ядрёна вошь с клиньями, попробуй тут удержись от непечатных выражений, когда приезжаешь с хорошей партии в поло, взмыленный и голодный – а на столе сплошь зеленуха из салатов и травок! А любимый повар, оказывается рассчитан и в четверть часа выставлен из поместья с вещами из-за того, что, вопреки запрету очередной госпожи, вздумал таки приготовить к приезду хозяина кусок говядины с кровью. Да дело, собственно, не в говядине, и не в том, что у Эльзы или Марианны, видите ли, от запаха мясного и жареного болит голова – она у них болела при каждой очередной блажи. Дело в попытках перекроить новоиспечённого мужа но свой манер. Сделать его удобным и пушистым, как прикроватный коврик.

Начинался его протест с того, что, вооружившись тесаком и фартуком, он шёл в кладовую за бараньим боком или говяжьей вырезкой, и колдовал над новинкой – домашним грилем, а иногда и разжигал старинный очаг, в котором жарил мясо прямо на угольях. Духовой вытяжкой при этом он не пользовался принципиально, наслаждаясь сперва нытьём, а затем и визгом очередной протестующей благоверной, когда запах и чад от жаркого достигали парадных комнат. Через день-два в дом возвращался шеф-повар Мишлен со своими фирменными антрекотами и печенью по-гусарски. Ещё через неделю с половины хозяина изгонялись модистки, мопсы и подруги жены, непременно желающие сунуть нос в его апартаменты, тёщи, парикмахерши и маникюрши, шиншиллы и морские свинки и прочая шушера. Вплоть до самой супруги, которой навек отделялось крыло особняка, где она могла творить, что угодно, без права переноса безобразий на мужнину половину. Знай своё место, женщина! И царствуй где-нибудь там… в своих угодьях.

А заканчивалось это примерно года через полтора, и каждый раз одинаково. Как вскоре и сейчас закончится. Во всяком случае, Кристофер всё для этого сделал.

Потянувшись, он промычал в переговорник:

- М-м-м…

- И тебе утра доброго, дорогой племянник, – доброжелательно отозвался знакомый голос Ремардини-второго. – Как почивалось? Я тебя не слишком обеспокоил?

- Так, самую малость…

На несколько мгновений Кристофер позволил блаженной улыбке вернуться на его физиономию. Подумав, малость притушил: не хотелось делиться этаким кайфом от прошедших снов ни с кем. Пусть часть ночного восторга останется при нём, и только при нём.

- Доброго, дядя. Рад тебя слышать в… – Глянул на экран и подскочил. – В половине седьмого? Ты что, с ума сошёл – в такую рань будить? Или ещё не ложился?

Ответом ему был довольный смешок.

- Нет, дорогой мой, пора ночных кутежей закончилась для меня лет этак… не скажу сколько. И хоть наша медицина достигла запредельных высот, но к своему здоровью я всё же отношусь с должным уважением.