Метрах в трех от него стоял на широко расставленных лапах большой белый бультерьер, наклонив остроконечную крысиную башку, всматривался в Петра маленькими глазками. Хвост многозначительно опущен, верхняя губа подергивается.

– Тьфу ты… – сказал Петр тихонько. – Реджи, фу! Ты что это, малыш?

Пес неуверенно вильнул хвостом. Осторожными шажками, медленно переставляя лапы, приблизился вплотную, принюхался – и внезапно отпрянул. Оказавшись почти на прежнем месте, громко взлаял.

– Что здесь такое происходит? – выглянула Надя.

– В толк не возьму, – как можно естественнее пожал плечами Петр. – Реджи, Реджи, малыш! Ты что это?

Бультерьер по-прежнему вел себя странно – то взмахивал хвостом, то, подавшись вперед, тут же отпрыгивал. Он уже не рычал, тоненько проскулил пару раз, такое впечатление, что в полном недоумении.

– Реджи, место! – прикрикнул Петр, боясь оглянуться на Надю и уж тем более просить у нее помощи. – Место, кому говорю!

Реджи после некоторой заминки все же подчинился, пошел в глубину квартиры, то и дело оглядываясь на Петра, ворча и поскуливая. Петр торопливо прошел в кабинет.

Об этом они с Пашкой не подумали. Казалось, годовалый буль совершенно ничего не заподозрит, коли уж оригинал и копия схожи как две капли воды. И тем не менее пес явно почуял неладное. Вряд ли сумел своими незатейливыми собачьими мозгами осознать происшедшую подмену в полной мере, но что-то явно было не в порядке, по его песьему разумению. Определенно не в порядке. Значит, абсолютного сходства недостаточно, есть еще что-то – неуловимая разница в запахах, в движениях, для людей несущественная, а вот для пса сама собой разумеющаяся. Черт, возможны осложнения…

Ниша в конце коридора как раз и была отведена в полное собачье распоряжение – там лежала чистенькая подстилка, стояла желтая пластиковая миска с водой и вторая, пустая. Бультерьер лежал вытянувшись, положив голову на лапы, не сводя с Петра маленьких глазок, умных и растерянных. Тихонько зарычал. Петр постарался обойти его по стеночке. Только захлопнув за собой дверь кабинета, почувствовал себя спокойнее. Положительно, будут осложнения, если псина не успокоится…

Отвернувшись от лесной феи, прошелся вдоль книжных полок. Ощутил что-то вроде приступа ностальгии, узнав на третьей снизу собрание сочинений Гюго – пухлые светло-зеленые тома издания конца пятидесятых годов, из родительской квартиры, памятные с детства.

Протянул руку, вытащил том, который, судя по виду, раскрывали гораздо чаще остальных, – обветшавший переплет весь покрыт вертикальными темными морщинами. «Труженики моря». То ли память подвела с годами, то ли изменились Пашкины вкусы – помнится, он никогда не любил Гюго, а меж тем с тех времен, как Петр видел книгу в последний раз, ее открывали частенько… Совсем истрепался переплет.

Ну что ж, вкусы могут с годами меняться. Он и сам с годами разлюбил иных писателей, по которым в свое время с ума сходил, а других, коими пренебрегал прежде, вдруг оценил по достоинству. Вполне возможно, изменились и Пашкины вкусы, пристрастился к месье Виктору… Но почему именно «Труженики»? Остальные тома остались такими, какими их Петр помнил. Ну, может, Катя читает или Надюша просвещается, отдыхая от компьютера…

– Да! – негромко откликнулся он, услышав деликатное постукиванье в дверь. Вошла Марианна с начищенным подносом, присела на классический манер, протянула поднос Петру. Он взял с блестящей, массивной серебряной пластины небольшой листок кремовой бумаги. Виньетки, буквы с затейливыми завитушками. «Настоящим почтительнейше приглашается в театр «Палас» на вечернее представление господин Савельев Павел Иванович, промышленник и коммерсант». Дата сегодняшняя, подписи нет.