– Действительно, – уже более-менее спокойно кивнул я, – а что такого стряслось?

– Я почему-то думал, что Вы обычно и сами справляетесь со всем.

Я тяжко вздохнул:

– Обычно – справляюсь. Только на этот раз ситуация не совсем обычная. Понимаешь ли, Лёш, ты мне нужен, чтобы со стороны сказать – я нормальный или псих законченный? А то, может, мне уже давно крышу сорвало, а я и не заметил.

– Андрей Иваныч, Вы, вообще, о чём? – он смотрел на меня испуганно, совершенно не понимая, что творится в моей голове.

– На… – я протянул Лёше папку, которую он опасливо принял.

– Вы всё из-за тех ошибок переживаете? – недоверчиво спросил он.

Я лишь устало коротко бросил:

– Открой.

Он сделал, как я просил. Достал лежащий сверху лист, под которым находились черновики.

– Что это?

– Прочти. Вслух, если не трудно.

Леша откашлялся и принялся читать выразительно, явно стараясь не обращать внимания на громкое объявление из динамиков.

– «А: Загадка?

Р: Нет, просто указатель. Считается, что на этот вопрос правильно может ответить лишь тот, кому откроет себя Логос.

А: Я слушаю.

Р: Жизнь человека – это такое же пространство, какое создает писатель». – Лёша закончил отрывок, непонимающе посмотрел на меня. – Отрывок из какой-то пьесы? Что за чушь?

– Это не чушь… Это то, на что я потратил около четырех дней.

– Это Вы написали?

– И да, и нет. Помнишь мою реакцию в субботу, когда я на свой черновик глянул?

– Еще бы! – невесело улыбнулся он. – Я до сих пор недоумеваю, неужели ошибки Вам так сильно мешают? Я, конечно, не пример для подражания, но, несмотря на моё неплохое правописание, я бы не расстроился, ошибаясь хоть в каждом слове…

– Слушай, Лёш. Ты что думаешь, для меня правильно написать так важно?

– Ну, я конечно, понимаю, что Вы уже давно не школьник и подобные вещи навряд ли имеют большое значение…

– Короче! – прервал я его рассуждения, которые меня почему-то начали раздражать. – В прошлый раз я так среагировал потому, что на тех листах, что я тебе дал, все было совсем не так, как должно быть.

– Андрей Иваныч, я не понимаю, – взмолился Леша.

– Когда я читал этот черновик, там нём ошибок почти не нашёл и буквы все на своих местах. А спустя несколько дней – несусветное количество ошибок и буквы исчезли. Понимаешь?

– Это как?

– Да я-то откуда знаю! Просто рассказываю тебе своё случайное открытие.

– Но такого быть не может, – он посмотрел на листы в папке. – Это же чернилами написано, если не ошибаюсь?

– Не ошибаешься. Но и это еще не всё. Тот отрывок, что ты прочитал, составлен из исчезнувших букв.

– То есть, Вы хотите сказать… – он хмурился, силясь понять, как такое вообще возможно. То же самое делал и я всё это время.

– Я хочу сказать, – перебил его на полуслове, – что мои ошибки ложатся во вполне осмысленный текст, который ты держишь в руках. – От моих слов Лёша опять уткнул взгляд в листок, перечитывая про себя записи. – В них тоже много ошибок, и там тоже… – я полез в сумку за другими листами с «обрывками» непонятного мне текста, но не успел их достать.

– Знаете, что! – Лешка вскочил, как ошпаренный, оставив на сидении и папку, и лист. – Я, конечно, понимаю, Вы любите играть. Все ваши эти штучки… Без меня! Мне на дежурство пора, – и, развернувшись на сто восемьдесят, быстро засеменил к лестнице.

– Сбежал, – расстроено вздохнул я. – Вот и доверяй после этого милиции в трудный момент.

На то, чтобы найти «между строк» этот странный отрывок, у меня ушло около четырех суток. Как я вышел из душа субботним вечером и принялся разгадывать необычное поведение черновика, так в среду утром я наконец-то разгадал закономерность букв.