Когда я добрался до своей мазанки и с ходу ворвался в дверь, чтобы быстрее предупредить бабулю, то сразу получил удар чем-то тяжёлым сзади по голове. Потом меня, полностью потерявшего ориентацию, связали и бросили на пол нашей единственной комнаты. Головой я чуть не уткнулся в безжизненное лицо моей любимой бабушки. После этого я впал в прострацию и очнулся только от боли – уже привязанный к столбу в большом сарае.
Все эти воспоминания не помешали мне внимательно оглядеть свою теперешнюю одежду. Я стал проверять карманы и затем провёл рукой по своему широкому ремню. Почти сразу нащупал пистолетную кобуру и вытащил оружие. Это тут же вернуло меня в действительность.
«Что всё-таки произошло? Где я? Почему сейчас зима, а не конец лета? Откуда на мне взялась эта совершенно незнакомая форма, а в кобуре древний револьвер?» Из обзорных лекций по истории вооружений, которые вёл хорунжий Кащей – я узнал данную модель табельного оружия. Это был наган М 1895, он стоял на вооружении Русской армии где-то до 1940 года, потом его начали заменять на тысячу раз перебранный мной пистолет ТТ-33.
В голове от всех этих непоняток опять помутнело, но вдруг из подсознания начали поступать ответы на мои вопросы.
«Это Карельский перешеек, недалеко от дороги к посёлку Суомуссалми. Сейчас идет Советско-финская война. Наш второй батальон 355-го стрелкового полка 100-й стрелковой дивизии брошен на прорыв, к окружённой финнами, 44-й стрелковой дивизии. Сегодня, пятого января 1940 года, мой взвод был направлен лично командиром батальона, капитаном Сиповичем в передовое боевое охранение».
Непонятно откуда взявшаяся информация и вся её маразматичность опять вогнали меня в ступор. И как я ни пытался понять, откуда она исходит, только всё больше приходил в полное недоумение. Между тем внутренний голос продолжал вещать, и теперь я даже различал слова и интонации нашего командира батальона. Одновременно удивляясь тому, что знаю всех по именам и званиям:
– Лейтенант Черкасов, вам как командиру лучшего в нашем батальоне взвода ставится самая трудная задача. Двигаться в боевом охранении батальона и первыми, в случае чего, принимать на себя огонь из засад.
Стоявший рядом начальник штаба, капитан Пителин добавил:
– Юра, я знаю, ты уральский казак и с детства приучен к такой войне и к таким морозам. Я ещё в Первую мировую видел, на что способны пластуны. Думаю, что на снайперские и другие засады ты не купишься. Так что давай, сынок – послужи России.
Не остался в стороне и сидевший в санях старший политрук Каневский, он хорошо поставленным голосом заявил:
– Ну, лейтенант, давай, оправдывай доверие партии. Ведь от тебя приняли заявление о вступлении в члены ВКПб – теперь всё зависит только от твоих действий. Оправдаешь доверие – быть тебе кандидатом в члены партии, даже несмотря на твоё тёмное происхождение. А если струсишь и попытаешься как-то увильнуть и схалтурить, то я лично направлю письмо в НКВД – чтобы они получше проверили твои кулацко-казацкие корни. Сам знаешь, что командиром Красной армии ты стал только потому, что сам Иосиф Виссарионович как-то сказал – сын за отца не отвечает. Посчитали, что ты политически подкован правильно. Но это в теории, а вот сейчас мы это проверим на практике.
Произнося имя Сталина, Наум Лейбович даже привстал в санях.
При упоминании таких слов, как ВКПб, НКВД, имени Сталина я ощутил непонятно откуда взявшийся холодок страха, а к Каневскому ещё и еле сдерживаемую ненависть и презрение. На все эти испытываемые мной в данный момент чувства вдруг чётко наложилась вынесенная мной ещё со времён обучения в эскадроне мысль: