В палате повисает могильная тишина, которую нарушает разве что писк Олькиных аппаратов.

Маратик поправляет Ольге подушку, гладит по голове и присаживается на край кровати. Сжимает ее ладонь.

Чувствую себя здесь лишним. Устраивать разборки в этом месте даже я себе позволить не могу, поэтому мысленно прощаюсь с сестрой и ухожу.

На первый этаж спускаюсь по лестнице. Интересно, когда родители были здесь последний раз? Месяц назад, два, три?

После аварии отец подчистил абсолютно все, что мог, о случившемся. На первый взгляд, никакой аварии и не было. Как и нашей сестры в коме. Для всех, кто не живет внутри нашей семьи, Оля просто влюбилась и эмигрировала в Австралию. Тысячи километров. Другой континент.

Предкам так проще. Не нужно ни перед кем оправдываться. Не нужно копаться в причинах того, почему Оля связалась с плохой компанией. Не нужно думать, почему все закончилось именно так.

Отец через неделю после вердикта врачей улетел по работе почти на месяц. Мама ни на день не остановила съемки. Нам с Маратом было по тринадцать. Мы все понимали. Было мерзко. Одиноко. Тотальная беспомощность.

Никто не хотел говорить о произошедшем. И не говорит до сих пор.

Нет, между собой с братом мы все это миллион раз обсуждали, потому что никого родней просто не осталось. Да и не было.

А теперь у него появились секреты и своя жизнь, в которой для меня, походу, места с каждой секундой становится все меньше.

На улице сразу напарываюсь взглядом на нашу тачку. За рулем сидит Влад. Шаркая подошвами кроссовок по асфальту, иду туда. Открываю дверь и падаю в салон.

Влад сразу поворачивает голову, зажигает свет.

— Что за кошка между вами пробежала? Рассказывай.

— Все норм, — закрываю глаза, прижимаясь башкой к подголовнику.

— За что тебе прилетело сегодня?

— За дело, — бормочу, накрывая рукой глаза. — Разберемся.

Наверное. Наверное, разберемся…

26. 26

***

Марат возвращается минут через двадцать.

Садится спереди. Молчание напрягает, как и вся атмосфера этого гребаного дня.

Влад пытается разрядить обстановку, пару раз шутит, но, въехав, что сегодня его оптимизм не сработает, замолкает.

Когда заезжаем в гараж, на телефон падает сообщение от Пономаревой.

Не читаю. Просто блокирую экран. Мельком, конечно, заметил, что она спрашивала о вечеринке, но намеренно игнорю. С каждым днем эта прилипчивая девка раздражает все больше. Ее больное стремление вечно быть на связи дико бесит. Как можно быть настолько тупой, чтобы не понимать очевидных вещей?

Мне на нее плевать, на эту долбаную школу плевать, и на всех, кто там есть, тоже, естественно. Она с чего-то решила, что мне интересны ее идеи, сплетни, она сама...

Влад глушит движок, и Маратик выпрыгивает из тачки, будто у него подгорает. Выхожу следом. Сталкиваемся почти лицом к лицу.

Убираю руки в карманы, наблюдая за тем, как быстро меняются эмоции на лице брата. А потом и вовсе смотрю ему в спину.

Марат отворачивается и чешет в дом. Иду туда же. Нам вроде как по пути.

Судя по шуму телевизора в гостиной, Реня смотрит очередную документалку.

— Привет, — присаживаюсь на ручку дивана, упираясь локтем в спинку.

Марат же, махнув Рене рукой, проходит гостиную насквозь не останавливаясь.

— Арсений, — Регина улыбается, — привет.

Пятнадцать лет назад мать наняла Реню к нам в качестве няни, но с нашим взрослением ее обязанности кардинально изменились. Теперь она кто-то вроде управляющей в доме. Это место, вообще, функционирует исключительно потому, что Регина до сих пор здесь работает. Все, что касается персонала, ремонтов, оплаты счетов, нашей школы, отдыха на каникулах, секций — это все к ней.