Держитесь от белых людей подальше, предупреждали нас. Если надо подойти к ним ближе, делайте это с великой осторожностью. Не всегда верьте тому, что они вам говорят, но учитесь наблюдать за ними: за их руками, глазами, уголками губ, за тем, как внезапно изменяется цвет их кожи. И вскоре вы сможете читать по их лицам, как по книге. При этом не вздумайте глазеть на них. Они не должны замечать, что вы за ними наблюдаете. Со временем вы привыкнете к тому, что они такие огромные. Всегда ожидайте от них худшего, но не удивляйтесь и неожиданной доброте. Иногда они на это способны. Помните, что ваше присутствие не должно им мешать. Будьте скромными. Будьте вежливыми. Делайте вид, что думаете только об одном: как им услужить. Если вас о чем-то спросят, отвечайте только: «Да, сэр» или «Нет, сэр» – и беспрекословно выполняйте то, что прикажут. А еще лучше – не говорите ничего. Теперь вы стали частью невидимого мира.

Их плуги весили больше, чем мы сами, и работать с ними было невероятно тяжело. Их лошади были в два раза больше тех, что остались у нас дома, в Японии. Чтобы их запрячь, нам приходилось взбираться на табуретку или ящик из-под апельсинов. Первое время лошади не желали нас слушаться и, несмотря на наши окрики, не двигались с места, только презрительно фыркали и били копытами. Может, они глухие, недоумевали мы. Или просто тупые? Или ужасно упрямые? «Это американские лошади», – объясняли наши мужья. И нам пришлось выучить несколько слов на лошадином английском. Если мы хотели, чтобы лошадь тронулась с места, мы говорили: «Пошел!» Если хотели, чтобы лошадь подалась назад, говорили: «Назад». «Помедленней», – говорили мы, и лошадь послушно замедляла ход. А если мы говорили: «Тпру!» – она останавливалась. Некоторые из нас, прожив в Америке пятьдесят лет, по-прежнему знали только эти слова.

Несколько фраз на их языке мы выучили еще на пароходе, выудив их из разговорников. «Привет», «Извините», «Пожалуйста, выдайте мне мою зарплату». Их алфавит мы тоже выучили наизусть. Но в Америке наши знания оказались бесполезными. Мы не могли читать газеты и журналы. Мы с недоумением смотрели на плакаты и таблички.

«Все, что я помню: фраза начиналась с буквы Е».

А когда хозяин говорил с нами, мы разбирали слова, но не могли понять их смысл. В тех редких случаях, когда нам приходилось объясняться на их языке, они изумленно смотрели на нас, пожимали плечами и уходили прочь.

«Не позволяйте им запугать вас. Будьте терпеливы. Сохраняйте спокойствие. Молчите, а разговаривать предоставьте нам».

Так учили нас мужья. Они-то умели говорить по-английски. Разбирались в здешних обычаях. И если нам нужно было купить нижнее белье, наши мужья, проглотив свою гордость, шли по раскаленным полям в ближайший город и на своем беглом, хотя и с сильным акцентом, английском объяснялись с продавцом. «Ай нид пантс, – говорили они. – Нот фор ми». А когда на очередном ранчо хозяин, окинув нас взглядом, говорил: «Она слишком слабая», наши мужья убеждали его в обратном. «На поле моя жена работает не хуже мужчин», – говорили они, хотя это было не так. Когда мы болели малярией и лежали на полу, не в силах поднять голову, наши мужья описывали хозяину симптомы болезни. «Сначала у нее был жар, потом ее трясло, теперь у нее снова жар». И хозяин обещал съездить в город и привезти нам лекарство. «О деньгах не беспокойся», – говорил он, и наши мужья горячо его благодарили. И хотя от этого лекарства моча у нас становилась красной, через несколько дней мы начинали поправляться.