Различие между ними и нами, между мной и вами, между любыми двумя людьми – только в четкости картины будущего, сложившейся у каждого, в эффективности плана ее воплощения и в том, признаём ли мы, что сделать желаемое действительным – наш и только наш выбор.

Но как мы это делаем? Откуда взять четкое видение, если его нет? По-моему, есть два пути: начать с мелочей и достраивать картину, пока она не станет большой и понятной, или, напротив, начать с самого общего плана, а затем «наводить резкость», пока не проступят детали. Я пошел по второму.

Самое раннее видение будущего было у меня очень общим: Америка – и ничего более конкретного. Мне было десять. Я только пошел в школу в Граце, большом австрийском городе, чуть западнее которого вырос. И, казалось, куда бы я ни кинул взгляд в те дни – всюду натыкался на что-то удивительное из Америки: на уроках, на обложках журналов, в кинохронике перед сеансом.

Я любовался видами моста Золотые Ворота и мчащимися по широченным шестиполосным трассам «кадиллаками» с острыми «плавниками». Смотрел фильмы, снятые в Голливуде, и ток-шоу со звездами рок-н-ролла, записанные в Нью-Йорке. Видел небоскреб Крайслер и Эмпайр-стейт-билдинг, рядом с которыми самое высокое здание Австрии казалось садовым сараем. Видел улицы, обсаженные пальмами, и юных красоток на Масл-бич[2].

Это была стерео-Америка. Все в ней было крупным и ярким. Впечатлительному парнишке вроде меня ее образы стали настоящей виагрой для мечты. И их тоже следовало бы сопровождать предупреждением: вызванные ими грезы о жизни в Америке не проходят спустя четыре часа.

Я знал: мое место там.

А что делать, не представлял – да и что мог представлять мальчишка? Картина у меня была, как и сказано выше, расплывчатая. Однако мне предстояло убедиться, что из детской мечты, пока она не подверглась влиянию чужих мнений, могут возникать самые стойкие устремления. Знаменитый серфер Гарретт Макнамара однажды сказал, что недовольному жизнью нужно «вернуться в свои три года, понять, что любил делать, придумать, как построить вокруг этого жизнь, составить план действий и следовать ему». Он описал процесс формирования четкого видения – и, по-моему, совершенно точно. Разумеется, это не легко, но просто: можно начать с путешествия во времени и в общих чертах вспомнить, что тебе нравилось. Именно увлечения – это первый ключ к видению себя, если, конечно, ты обращал на них внимание.

Взгляните, например, как десятилетний Тайгер Вудс творит чудеса с клюшкой для гольфа в программе The Mike Douglas Show. А сестры Уильямс? Многие этого не знают, но их отец Ричард приобщал всех детей к теннису с малых лет, и все они оказались способными. Но только для Винус и Серены спорт превратился в настоящее увлечение. В страсть. Поэтому он и стал отправной точкой их развития и основой представлений о будущем.

Со Стивеном Спилбергом вышло так же. В детстве он не был великим любителем кино. Ему нравилось телевидение. Но однажды Спилбергу-старшему подарили на День отца восьмимиллиметровую кинокамеру, чтобы снимать семейные поездки на отдых, и Стиву стало любопытно. Примерно в том же возрасте, когда я впервые услышал об Америке, Стивен открыл для себя кино. Первый фильм он снял в двенадцать. Следующий – в тринадцать, ради бойскаутского значка «Умелый фотограф». Он даже брал камеру в отрядные походы. Парнишку, который только что перебрался с семьей на другой конец страны – из Нью-Джерси в Аризону, – подтолкнул к режиссуре не переезд в Голливуд. Не «Оскар» за лучший фильм или лучшую режиссуру. Не желание стать богатым, знаменитым, работать с кинозвездами первой величины. Все это пришло позже. Сначала он просто захотел снимать кино. Картина будущего была большой и расплывчатой, как гольф у Тайгера Вудса, теннис у сестер Уильямс и Америка – у меня.