– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться домой? – спросила она Джека, бесцельно бредя с ним по центру города, нагуливая аппетит перед посещением ресторана.

– Ай, да что мне там делать? В первые несколько месяцев, когда я ничего в Бирмингеме не знал, мне отчаянно хотелось домой. Я бы на все пошел ради этого. Но теперь привык, мне нравится моя зарплата, независимость. Нравится мой нынешний босс, да и прежний нравился, оба никогда не задавали мне вопросов, просто присмотрелись к тому, как я работаю, и решили, что я им гожусь. И никогда ко мне не лезли, а если я предлагал что-то, какой-нибудь способ улучшить нашу работу, внимательно меня слушали.

– А девушки английские, какие они? – спросила Эйлиш.

– Одна очень хороша, – ответил Джек. – За остальных ручаться не могу.

И покраснел.

– Как ее зовут?

– Больше ты из меня ничего не вытянешь.

– Маме я не скажу.

– Это я уже слышал. Я и так тебе лишнего наболтал.

– Надеюсь, ты не водишь ее по субботам на какие-нибудь задрипанные танцульки.

– Она хорошо танцует. Ничего не имеет против. И это не задрипанные танцульки.

– У Пата с Мартином подружки есть?

– Мартин перед девушками пасует.

– А девушка Пата тоже англичанка?

– Хочешь побольше вынюхать, да? Теперь понятно, почему они просили тебя встретить.

– Так она англичанка?

– Она из Маллингара.

– Если не скажешь, как зовут твою девушку, я про тебя всем расскажу.

– Что расскажешь-то?

– Что по субботним вечерам ты таскаешь ее на задрипанные танцульки.

– Ничего я тебе больше не скажу Ты еще хуже Роуз.

– Наверное, какое-нибудь вычурное английское имечко. Вот подожди, мама все узнает. Надо же, ее любимый сыночек.

– Не говори ей ни слова.

Тащить чемоданы по узким лестницам лайнера было трудно, а по коридору Эйлиш, следовавшей указателям, которые вели к ее каюте, пришлось передвигаться бочком. Она знала, что все билеты на лайнер распроданы и каюту ей придется с кем-то делить.

Каюта оказалась совсем маленькой, с койками в два яруса, без окна и даже без вентиляции, с дверью в крошечную ванную комнату, которая, как было сказано Эйлиш, обслуживала и еще одну каюту, смежную. Внутри висела табличка, гласившая, что, покидая уборную, следует отпирать дверь на другой ее стороне, предоставляя соседям доступ в нее.

Эйлиш забросила один чемодан на багажную полку, а другой прислонила к стене. Прикинула, не переодеться ли, поразмыслила, чем занять себя до ужина, который подадут пассажирам третьего класса после отплытия. Роуз уложила в один из чемоданов две книги, однако свет в каюте был слишком тускл для чтения. Эйлиш прилегла на койку, закинула руки за голову, радуясь, что первая часть путешествия позади, хоть до прибытия на место и осталась целая неделя, которую нечем будет занять. Хороню бы и все остальное далось ей так же легко!

Одно из высказываний Джека запало ей в память, потому что обычно он так сильно не выражался. Джек сказал, что поначалу готов был на все, лишь бы вернуться домой, – странно. В письмах его ничего об этом не говорилось. Ее удивляло, что он никому о своих чувствах не рассказывал, даже братьям, – наверное, ему было очень одиноко. Может быть, думала Эйлиш, каждый из братьев прошел через это и просто чувствовал томившую других тоску по дому. И поняла: если то же самое случится с ней, она-то будет совсем одна, ей останется надеяться лишь на свою готовность к тому, что с ней произойдет, к любым чувствам, какие она испытает, поселившись в Бруклине.

Внезапно дверь отворилась и в каюту вошла, волоча за собой здоровенный чемодан, женщина. На Эйлиш, которая сразу же встала и спросила, не нужна ли помощь, женщина никакого внимания не обратила. Просто втянула чемодан в крошечную каюту и попыталась закрыть дверь, но не смогла – места для этого не хватило.