Я лежала в больничной палате. Белые потолки, белые стены… Белое навевало мысли о смерти. Высокое окно приоткрыто, оно выходило в сад, я слышала неясный шум, пение птиц и крики ребятишек где-то вдали. Анатолий сидел возле постели и держал меня за руку. Ворот рубашки расстегнут, галстук завязан небрежно, это так не соответствовало характеру моего мужа, что становилось ясно: происшедшее с нами выбило его из колеи. От его обычной невозмутимости не осталось и следа.

Мне сделалось очень жаль его, так жаль, что трудно было видеть его лицо перед собой, хотелось закрыть глаза и вновь нырнуть в небытие. Анатолий из тех, кто привык сам распоряжаться своей судьбой, диктовать свои условия. У него всегда все было под контролем, и вдруг он оказывается в полной зависимости от чьих-то решений или желаний и ничего не может изменить, исправить и вынужден только ждать. Такое любому человеку нелегко, а ему тяжелее во сто крат. Приходилось лишь удивляться, откуда он черпает силы вот так сидеть рядом со мной, улыбаться, утешать…

Двое суток я пробыла без сознания, и, когда очнулась, первым чувством был ужас, ужас от того, что мы потеряли столько времени. А потом стало даже хуже: я просто не понимала, что происходит. Тот первый разговор с мужем я помнила почти дословно. Я пришла в себя и сразу позвала медсестру. Через пятнадцать минут после ее появления приехал Анатолий, и я торопливо рассказала о доме в лесу, машине у поста ГИБДД, он выслушал, кивнул и заметил со вздохом:

– Я уже знаю.

– Что знаешь? – не поняла я.

– Про машину, про место, где вас держали. То есть мы уверены, что это именно там… Тебе ничего не известно о Саше? – с трудом задал он вопрос.

– Ее увезли от меня. Сказали, что вернут тебе. Боже мой, – простонала я, – и я поверила. Толя, зачем им ребенок? У тебя требовали деньги? Что думают в милиции, почему они ничего не делают?

– Я не обращался в милицию, – глядя на меня, ответил он со вздохом.

– Что? – растерялась я.

– Я не обращался в милицию, – повторил он. – Это было непременным условием. Я не мог рисковать вашими жизнями.

– Подожди, они до сих пор…

– После того как я привез тебя в больницу, мне позвонили и напомнили, что Саша все еще у них и если мы хотим еще когда-нибудь ее увидеть… в общем, ни о какой милиции и речи быть не может.

– Ты с ума сошел, – ужаснулась я. – Они найдут этих типов, номер машины, этот дом в лесу…

– Успокойся, – он крепче сжал мою руку. – Успокойся и выслушай меня. Мои люди очень осторожно навели справки об этой машине. Она куплена по доверенности три года назад неким Соловцовым Олегом Николаевичем, по месту прописки он не появлялся. Соседи говорят, где-то снимает квартиру. Квартиру мы смогли вычислить, но и там он в эти дни не показывался. Со старыми друзьями давно не виделся, новых, судя по всему, не завел. Боюсь, этот след никуда не ведет. После твоего побега парень залег на дно, и найти его можно лишь при большом везении.

– Но милиция…

– Геля, забудь про милицию. Мы не можем рисковать Сашкиной жизнью.

– Ты заплатил им деньги?

– Я платил дважды. Думаю, придется платить еще. Но рисковать я не намерен.

– Подожди, я не понимаю… А если они не собираются возвращать ребенка? Если… Толя, надо немедленно сообщить в милицию.

Он кивнул, точно соглашаясь, и погладил пальцами мою ладонь.

– Нет, девочка. Никуда мы обращаться не будем. По телефону мне ясно дали понять, что Сашкина жизнь полностью зависит от нашего благоразумия. Я уверен, они вернут ребенка. Основательно потрясут меня и вернут. Я уверен.