Я понимаю: мне придется разговаривать с людьми – и встретиться с большинством из них в школе в понедельник. А если я им не понравлюсь? Если не найду, что им сказать, или выставлю себя идиоткой? Кажется, будто меня швырнули в бездну без всякой страховки.

Я понимаю: так, вероятно, лучше, чем просто появиться в школе в понедельник, как овечка, заблудшая в бассейн с пираньями. По крайней мере, благодаря вечеринке у меня будет возможность познакомиться с кем-то, может быть, даже произвести хорошее впечатление.

И не успеваю я оглянуться, как уже почти семь часов.

Прыгаю в душ, а затем тщательно укладываю волосы, одеваюсь и наношу макияж. После переезда во Флориду мама убедила меня купить целую гору косметики.

– Не то чтобы тебе без этого не обойтись, – пояснила она. – Ты прекрасна, милая. Но когда ты просто захочешь прихорошиться, тебе она потребуется, я знаю. Дженна была точно такой же.

До недавних пор я пользовалась только тушью – мои ресницы такие светлые, что их будто и не существует вовсе, – а к остальной косметике не прикасалась. Если бы я собиралась в торговый центр с мамой, то, возможно, добавила бы немного консилера под глаза. Но и только.

Однако сегодня вечером я стою перед туалетным столиком и тщательно наношу все: тени для век и подводку для глаз, тональный крем и румяна, тушь для ресниц и блеск для губ. По полной программе.

И опять же, я так рада, что росла рядом с такой старшей сестрой, как Дженна; я никогда особенно не пользовалась косметикой, но хотя бы знала, как правильно ее наносить.

Накрасившись и одевшись, я делаю шаг назад и внимательно оглядываю себя в зеркале. Я уже немного свыклась с отражавшейся в нем в последнее время незнакомкой, но на этот раз просто потрясена.

Я выгляжу…

Я выгляжу хорошо. Не нахожу ничего – вообще ничего – от себя прежней. Я пристально изучаю отражение и удивляюсь, куда подевалась Толстуха Мэдди; гадаю, как, черт возьми, я умудрилась превратиться из жертвы насмешек и одиночки, а если повезет, то просто невидимки, в… в такую.

Я бы никогда не призналась в этом вслух, но считаю, что выгляжу сейчас даже более чем хорошо. Новая Мэдисон должна быть крутой, дерзкой и порывистой. И я точно подхожу под это определение.

На моем лице расцветает улыбка. Я чувствую себя уверенно, словно эта вечеринка мне по плечу, словно я могу пойти туда и свободно общаться с людьми. Потом перекидываю браслеты с правой руки на левую – не хочу, чтобы кто-нибудь увидел мой шрам и спросил о нем.

Раздается звонок в дверь.

Дыхание перехватывает. Он здесь!

Громко смеюсь, представляя, до какой степени обрадовалась бы, если бы парень, звонящий в дверь, пришел на свидание.

– Это не свидание, – тихо говорю я, глядя прямо в глаза отраженной в зеркале Мэдисон. – Он пригласил меня только по доброте душевной. Это не свидание.

Резко выдыхаю и вдруг, услышав оклик папы: «Мэдисон! Твой друг пришел», – осознаю, что успела совершенно забыть об ожидающем внизу у двери Дуайте.

Я со всех ног бегу вниз по лестнице – надо помешать папе, а то он заставит краснеть меня – или Дуайта. Пусть моя реакция не кажется вам чрезмерной, серьезно… Когда Дженна приводила домой парней, я видела, как родители могут при желании начудить – хотя обычно они очень хорошие. И даже если Дуайт просто друг, я не собираюсь подвергать нас обоих такому испытанию.

Но папа все равно решает поставить меня в неловкое положение и говорит:

– Разве поверх этого не нужно надевать брюки, Мэдисон?

Стискиваю зубы и пытаюсь не краснеть. С годами я научилась не позволять щекам гореть после всякого акта унижения в школе.