Но его попытка завоевать расположение красноармейцев оказалась неудачной. Улыбок на лицах он не увидел. Солдаты просто приняли ответный удар товарища, вовремя доказавшего лейтенанту, что он не единственный в колонне, кто может масштабно мыслить и знать больше, чем остальные.

– Не надо с нами так, товарищ лейтенант, – довольно тихо, чтобы слышно было только им двоим, произнес сержант, вплотную приблизившись к командиру огневого взвода. – У нас в разведке все по-простому. Вы только командуйте. Мы все выполним, не подведем. Только не обижайте нас. Служба наша особенная. Во взводе почти все за линию фронта хоть раз ходили. Тот же Щукин даже к награде был представлен.

Лейтенант в ответ вытянул изумленное лицо и снова обернулся, только теперь уже не для контроля над идущими бойцами, а для того, чтобы понять: не слышит ли кто еще в колонне слов сержанта. На этот раз он решил не проявлять излишнего командного рвения, тем более что его собеседник все время, что они были на марше, был ему опорой и выполнял все указания, поддерживал дисциплину и в нужный момент организовывал помощь артиллеристам в вытягивании застрявшего орудия.

– А за что Щукина должны были наградить? – спросил он также подчеркнуто тихо, как разговаривал с ним сержант.

– Было дело, – протянул тот, не ожидая, что лейтенант примет его слова, сблизится с ним и перестанет напрасно давить на довольно хорошо организованных бойцов. – Давно уже. Еще весной. У нас в дивизии дезертиры стали появляться из числа вновь прибывших. Тикали к фрицам по одному и даже группами. Кто с оружием, а кто без. Вот и решили тогда пресечь это дело. А Щукин добровольцем вызвался и даже придумал, как все дело обстряпать. Он к нам тогда только пришел во взвод. Сам попросился в разведчики после госпиталя.

– Давно воюет? – спросил в ответ лейтенант, разглядывая со спины идущего впереди Егора.

– Больше года, – соврал сержант, стараясь, что называется, набить цену своему подчиненному в глазах командира, но при этом прекрасно зная боевую историю красноармейца Щукина, – из пехоты к нам пришел, обстрелянный.

– И как все получилось? – не терпелось узнать еще не воевавшему взводному о подвиге конкретного солдата, которого он, на поверку, теперь знал лично.

– Под видом перебежчиков пробрались к немецким траншеям, поскулили там немного, будто себя выдали, что, мол, в плен идут, сдаются. – Сержант начал получать удовольствие от собственного повествования, опуская тот факт, что сам лично участвовал в той самой вылазке к вражеской передовой. – А как только фрицы объятия свои развернули, то забросали их гранатами. С тех пор они никого из перебежчиков не принимали. Как отрезало!

Лейтенант дернул от удовольствия головой, восхищаясь смелостью и находчивостью отчаянных бойцов.

– А как же они с гранатами смогли подойти? – спросил он, постепенно вникая в тонкости рассказа командира отделения разведчиков.

– А вот в этом и была задумка Щукина. Он все обдумал, – с ноткой удовольствия в голосе ответил сержант.

– А награда? – последовал новый вопрос внимательного слушателя.

– Вот тут прокол вышел, – с досадой проговорил рассказчик, тяжело вздохнув. – На уровне полкового начальства об этом знал только комиссар. Комполка в известность никто не поставил. А про штаб дивизии вообще не подумали. Потянуло все на самоуправство. А это, как вы знаете, у нас не поощряется. Вот и завернули наградные документы на красноармейца Щукина и его товарищей. А так были бы у нас ребята при медалях.

Едва сержант закончил свой рассказ, как лейтенант ускорил шаг, вытянул шею и начал кричать впереди идущим артиллеристам: