13. Глава 13. Открытая рана.

Человек — единственное животное, которое причиняет другим боль, не имея при этом никакой другой цели. 

— А. Шопенгауэр.

Домой мы с Соней возвращались в полной тишине. Дочка сидела сзади и скучающе рассматривала что-то в окне. Рядом лежал ее школьный ранец и тканевая сумка со сменной обувью. Я иногда поглядывал на Соню в зеркало заднего обзора. Напряжение в машине было ощутимым.

Нужно было поговорить насчет того, что случилось. Меньше всего мне хотелось, чтобы дочка привыкла к физическому разрешению конфликтов. Это неправильный подход не только для девочки, но и для мальчика. И всё было куда проще, если бы не причина драки. Мы снова подобрались к опасной черте, что именовалась ярко-красными буквами «МАМА».

Стоя на светофоре, я усердно пытался выстроить правильную модель своего поведения и разговора, который должен состояться. Возможно, куда проще было бы так сильно не зацикливаться на случившемся. Но я прекрасно понимал, что это не простая ситуация. Здесь всё намного глубже и Соня у меня уж очень смышлёная девочка и неплохо понимает некоторые взрослые вещи.

Я искренне боялся, что дочка может закрыться, отгородиться от меня и со временем лишь уплотнить свою «защиту». Тогда мы точно отдалимся друг от друга и никогда уже не будет того милого и задорного Цыплёнка. Многие родители почему-то уверены, что лишь какая-то сверхсерьезная ситуация может кардинально что-то изменить в хорошую или в плохую сторону. Я же убежден, что каждая мелочь, каждая отдельная ситуация по-своему влияет на взаимоотношения родителя и ребенка. Нет определенной черты, доверие строится годами, но в то же время его так легко разрушить.

Когда мы зашли домой, мы первым делом вымыли руки и переоделись. Сегодня Лёхе придется самому рулить работой, потому что оставить сейчас дочь я никак не мог. Подогрев обед, я налил себе кофе и прислонился поясницей к подоконнику.

Соня вошла на кухню в своей привычной домашней одежде. Банты уже были сняты, но хвостики дочка не спешила распускать. Пододвинув стул, она уселась и взяла ложку. Еда осталась нетронутой.

- Ты меня накажешь? – тихим серьезным голосом спросила Соня и медленно подняла грустный взгляд на меня.

- Разве я тебя когда-нибудь наказывал? – я сделал глоток кофе, и он вдруг показался мне запредельно горьким.

- Нет, - Соня опустила взгляд в тарелку. – Если она еще раз так скажет, я еще раз сломаю ее линейку и дёрну за косички, - столько непоколебимой решительности и серьёзности в голосе собственной дочери меня напугали.

- Пусть Настя говорит всё, что захочет. Эти слова будут на совести ее родителей. Кулаки ничего не изменят. Драка может только усугубить ситуацию.

- Папочка, но Настя! Она ведь…

- Помолчи, пожалуйста, - спокойно произнес я. – Ты знаешь правду. Я знаю правду. Разве этого недостаточно? Меня совершенно не интересует то, что обо мне думают другие.

- Но я не хочу, чтобы тебя обижали!

- Разве я выгляжу обиженным?

- Нет, - тихо отвечает Соня.

- Цыплёнок, я прекрасно понимаю, что ты это сделала из любви, из чувства справедливости. Понимаю, что ты хотела меня защитить. Понимаю, что тебе это было неприятно слышать. И… Знаешь, - я отставил кружку и подошел к дочери. – Мне это очень приятно. Правда. Но прошу тебя, не нужно повторять всё это снова, ладно? Ты ведь у меня такая умница.

Соня молча встала со стула и крепко обняла меня. Ее маленькие плечики вдруг затряслись. Нет! Только не это! Я не мог видеть то, как моя дочь плачет. Это, пожалуй, то единственное, что обезоруживает меня и делает уязвимым.