Щелкает чайник. Я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Еле слышно смеюсь.

— Помочь? — поднимаюсь с дивана.

— Я сам. Не нужно, — отвечает не глядя. Возвращаюсь на диван.

Какое же счастье снова сидеть! Не нужно больше полулежать или стоять, а можно просто сидеть. И вновь чувствовать себя совершенно обычной.

Одним ловким движением руки Миша включает светильники, что расположены над кухонным столом. Кухня озаряется рассеянным светом.

— Тебе какой? Черный или зеленый? — поворачивается ко мне.

— Мятный. Если есть, — произношу немного неуверенно. На этот чай он сам меня подсадил. Когда-то.

Ловлю едва заметную улыбку на губах, но Миша быстро отворачивается. Прячет эмоции.

В груди все сжимается от осознания чудовищности своей ошибки. Как я могла так ужасно поступить с ним тогда?

Блин… Даже не поговорила.

— Держи, — ставит передо мной кружку с ароматным травяным чаем.

— Спасибо, — мягко его благодарю.

Миша садится напротив, нарезает колбасу и сыр, делает бутерброды. Бросает на меня лукавый взгляд, поднимается и ставит тарелку в микроволновку.

Спустя минуту на столе у нас красуются горячие бутерброды с расплавленным сыром сверху. На тарелке он еще немного шкворчит.

М-м-м… Вкуснота!

Вдыхаю запах, желудок урчит. Только хочу взять бутерброд, как понимаю, что я кормящая мама. Мне таких излишеств сейчас нельзя.

— Бери, — словно прочитав мои мысли, кивает на еду Миша.

— Завтра Анечку привезут. Я буду ее кормить, — озвучиваю вслух причину отказа. — Мне нельзя.

— Эль, — тяжко вздыхает Миша, печально смотрит на меня. — Анечка пока не сможет взять грудь. — Его слова больно режут по сердцу. — Она пока еще слишком слаба.

Видимо, на моем лице написаны все эмоции, которые я испытываю. Тревога, отчаяние, грусть. Их слишком много! А я одна…

— Понимаешь, у деток, которые находятся на ИВЛ, после снятия с аппарата утрачивается сосательный рефлекс, и они не могут сосать, — начинает пояснять. — Помимо этого у них болит горлышко. Из-за этого дети не хотят глотать. Да и в принципе, они не знают, как это делать.

Смотрю на Мишу полными шока глазами. В мыслях оживают самые страшные картинки, которые только можно придумать.

— Совсем не умеют? — приходится сдерживать слезы. Но они все равно слышны в голосе. — И… что с этим делать?

Я хоть не медик, но прекрасно понимаю, что если человек не может есть, то умрет. А младенец сделает это гораздо быстрее.

— Разрабатывать, — пожимает плечами. — Соской, бутылкой, заливать специальную смесь для грудничков после операции на ЖКТ шприцом, дожидаться, когда проглотит, и снова браться за дело.

Миша настолько уверенно и спокойно обо всем говорит, что я начинаю успокаиваться. Мне уже не кажется настолько страшным предстоящее. Понимаю, что я не одна.

— Пожалуйста, расскажи мне еще, что ожидает дальше, — прошу его.

Он бросает на меня внимательный взгляд, всовывает в руки пока еще теплый бутерброд, дожевывает свой и начинает рассказывать.

19. Глава 19. Эля

— Эля, проснись. — Миша тормошит меня за плечо. С трудом открываю глаза и, хмурясь, смотрю на мужчину.

Он совсем недавно вышел из душа. Мокрые капли на кончиках волос еще блестят в лучах утреннего солнца. Обмотанное вокруг бедер полотенце не позволяет ему присесть рядом.

— Нам пора, — говорит, взъерошивая волосы. Капли слетают с волос и приземляются на широкие загорелые плечи.

— Уже? — произношу с сожалением. Так хочется поваляться в постели, хоть немного передохнуть от пережитого.

Почему-то здесь, в квартире Миши, я чувствую себя комфортно. Мне хорошо.

Я даже в нашей с Савелием квартире так себя не ощущала. Здесь все родное какое-то, а там… Там все было чужое.