В хвосте миноносного отряда действительно разгорался нешуточный бой. Японские миноносцы, будучи заведомо слабее русских эсминцев, или, как их тогда называли, «истребителей», насели на хвост русского отряда. И, как ни странно, имели огневое преимущество. Стреляя по курсу из своих пятидесятисемимиллиметровых орудий, они превосходили русских, отстреливающихся из еще более мелких пушек калибром в сорок семь миллиметров. Так можно было потерять боеспособность задолго до возможного контакта с большими кораблями Того. Концевые «Стройный» и «Сердитый» уже получили по нескольку попаданий, а японцам досталось явно меньше. Более слабые японские миноносцы уже стали наносить превосходящим, и значительно, русским серьезный ущерб. А скоро наверняка подойдут и японские эсминцы, которые уже сильнее русских. А может, и крейсера. Если так будет продолжаться, то добром это не кончится, причем и боевая задача выполнена не будет.

Давно уже среди русского офицерства культивировалась идея о том, что нет большей чести и мужества, как погибнуть в бою, выполняя приказ. Каким бы дурацким он ни был. Призрак Андрея Болконского прочно поселился в душах офицеров как пример для подражания. А между тем… Столь геройский князь, проявив мужество солдата, проявил и трусость командира. Угробив половину своего полка, стоявшего в резерве под обстрелом. Не сделав ни одного выстрела по врагу. А ведь в какой-то момент на Бородинском поле мог потребоваться каждый штык, который по малодушию князь Андрей не сберег. А ведь стоило только отдать приказ отойти из зоны обстрела…

Елисеев проявил больше мужества. К тому же он помнил слова Вирена: «Я не могу предвидеть все. Если обстановка сложится так, что нужно будет проявить собственную инициативу, даже в ущерб поставленной вам задаче – действуйте!»

Первым повернул с основного курса шедший третьим с конца «Сторожевой», его маневр повторил «Бойкий», а затем и шедшие впереди «Бдительный», и даже «Властный» под брейд-вымпелом Елисеева стали разворачиваться навстречу японским миноносцам. Достаточно кому-то одному было подать пример, чтобы командиры русских истребителей дружно прекратили, стиснув зубы, терпеть огонь более слабого противника и развернулись на него в атаку. Японским кораблям быстро стало «скучно», носовые семидесятипятимиллиметровые пушки руских стали вносить в ход боя свои весомые аргументы.

Их снаряды и предназначались для борьбы с миноносцами, только бронебойные, почти не содержащие взрывчатки стальные болванки должны были пробить борт, возможно, слой угля и добраться до котлов. Остановить. И одному удалось. Рвануло на «Кассаги», и он, окутавшись белым паром, потерял ход.

Командующий японским отрядом не стал, конечно, ввязываться в такую авантюру, как бой с русскими эсминцами, но поступил благоразумно – его корабли отвернули, не пытаясь защитить товарища, и взяли курс на русские главные силы, что вызвало прогнозируемый ответный ход русских – погоня.

Русским комендорам за всю войну не удалось потопить ни одного боевого корабля противника, и теперь офицерам матом и зуботычинами приходилось заставлять матросов стрелять по уходившим миноносцам противника, а не по поврежденному «Кассаги», в который артиллеристы, рыча от восторга, выпускали снаряд за снарядом. Но ситуация была достаточно быстро взята под контроль, и русские снаряды полетели в сторону тех, кто представлял сейчас наибольшую опасность. К тому же «Сердитый», несколько поврежденный и не имеющий возможности дать подходящий ход, остался добивать японца. Вскоре русскому миноносцу удалось «дотоптать» свою жертву, которая уже и не имела возможности сопротивляться.