Зато в меня не верят московские пограничники, по их мнению, я не похожа ни на загран, ни на внутренний паспорт. Но, поразмыслив и пощурившись, они меня выпустили.
При всей моей аэрофобии не боюсь ни трансатлантических рейсов, ни полётов с «Эль Аль» – про «Боинги-777» я вычитала, что они никогда не падали, а маниакальное отношение израильтян к безопасности меня успокаивает само по себе. И поэтому я просто прилетела, обрадовалась русскоговорящим пограничникам и поволокла свою ручную кладь к стоянке такси. Там меня тоже прекрасно поняли и повезли в город.
Я к тому так подробно, чтобы вы осознали, какие же мы все тут бедные и уязвимые с этой нашей варварской погодой. Серьёзно думаешь, что ты личность и сложная натура, а потом планово обрезают тепло и свет – и ты уничтожен; а потом контрабандно дают – и воспаряешь, как счастливый идиот, на ангельских крыльях и в нимбе, съехавшем на ухо.
В таком виде меня привезли в окрестности славной улицы Буграшов, пустили в дом, дали ключи и благословили быть в радости две недели.
Ах, как это – сбросить штаны и ботинки, как это – надеть розовое платье, серый плащ и сандалики, как это – сразу же выйти в раннюю ночь и прямо за углом начать жить: наменять денег, выпить свежего гранатового сока, промчаться с естественной московской скоростью пару кварталов и возвратиться на глазах у изумлённой публики. А чего такого? Это же бешеный зимний заяц внезапно скинул белую шубку и заскакал. А вернулся он, когда осознал, что отправился погулять в ночи, взяв с собой все свои деньги, кредитку, оба паспорта, айпад, айфон, телефон, лейку, запас обезболивающих таблеток, распечатку нескольких документов и бумажку с адресом, чтобы показать «тому, кто меня найдёт», – на случай, если заблудится.
Дома вдумчиво разоружился до разумного минимума (400 шекелей, айфон, один паспорт, половина таблеток и бумажка с адресом – всего лишь!) и снова побежал, чтобы посмотреть на море.
Неловко признать, но у воды он немного поплакал.
Я действительно очень много работала этим летом и об отдыхе задумалась, когда сил совсем не стало. В момент, когда нормальные люди понимают: «Опа, да я перестарался, сейчас помру» и ложатся, я думаю: «Опа, сейчас помру, а раз терять нечего, надо упереться напоследок и ещё немного поработать». И уже на чистейшем героизме за пару месяцев заканчиваю дела, нахожу деньги и всё устраиваю.
Я умею всё устраивать, даже специально подгадала, чтобы оказаться на месте в полнолуние и первым же вечером увидеть, как луна отразится в море.
Только вот на тонком сыром песке сидит уже не очень-то человек, а нервная вздрагивающая тень, перемазанная слезами и гранатовым соком, вытирает лицо рукавом и думает как дятел: «Приехала. Снега не будет. Приехала. Снега нет».
Потом, конечно, беру себя в руки и отправляюсь покупать мятный чай, воду без газа и крем, который глупо было тащить сюда из Москвы; ужинаю грибным кишем в кафе с полукошкой на салфетке – с лучшей её половиной, с головой и передними лапками, но совершенно без зада; а потом засыпаю в прохладной постели у окна.
Вот только утром просыпаюсь дважды и оба раза от внутреннего вопля. Сначала – «снег!», и приходится встать, раздвинуть жалюзи и убедиться, что за ними зелено; а потом – «опаздываю!», и тут я, наоборот, удерживаю себя в постели ещё час и уговариваю, что никто никуда не бежит, все приехали, всё, всё.
Если путешествие сложилось удачно, рассказ о нём лишён драматизма, зато у нас тут будет мораль даже из двух пунктов:
1. Человек – гораздо более метеозависим, чем сам о себе думает.