Лень всё-таки пересилила, и Сашка боком-боком залез подальше в росшие прямо за палатками кусты и тут наконец-то смог вздохнуть с облегчением. Одновременно всякие приятные мысли, связанные с предстоящим воскресным отдыхом, закрутились в голове, и Сашка, малость проснувшийся от утренней свежести, задумался, прикидывая, как ему лучше провести этот день.

Неожиданно первозданную тишину леса нарушил странный гул. Поначалу он казался каким-то непонятным, но по мере того, как звук усиливался, Сашка точно определил, что это такое, и закрутил головой, стараясь определить, что за самолёты гудят в такую рань.

Вскоре он углядел ползущие по небу тёмные чёрточки и удивился их количеству. Сашке уже случалось видеть немецкие «юнкерсы», частенько залетавшие через границу, и он безошибочно определил, что это именно они, но сегодня их было уж слишком много.

Увидев, как одна из цепочек машин с чёрными крестами на крыльях вдруг сделала разворот и стала заходить сверху на лагерь, Сашка встрепенулся и, стряхивая на ходу остатки сна, начал продираться через кусты назад к палатке.

Но он не успел. Гул моторов стал нестерпимым, казалось, резко снизившиеся самолёты вот-вот начнут цеплять крыльями верхушки деревьев, потом что-то засвистело, и вдруг земля вздрогнула от громких разрывов.

Так и не добежав до палаток, Сашка инстинктивно грохнулся на землю, а когда, ничего не соображая, приподнялся и тряся головой посмотрел на лагерь, первое, что он увидел, была оторванная голова старшины, катившаяся по усыпанной песком линейке.

Сашка отчётливо разглядел, что веки у головы вроде бы дёргаются, и ему вдруг показалось, что он вот-вот услышит привычный окрик. Но никакого окрика не последовало. Наоборот, снова налетёл натужный моторный рёв, раздался тот же пронизывающий, прижимающий к земле свист, и новая серия бомб обрушилась на лагерь.

В страхе, не понимая, что происходит, Сашка вскочил и круглыми от ужаса глазами смотрел по сторонам. Вокруг всё грохотало, горело, в воздухе трепыхались обугленные обрывки палаточного брезента, а линейки теперь вообще не было видно из-за густых клубов дыма и пыли.

Животный страх охватил парня, и он, не слишком соображая, что делает, инстинктивно рванулся в лес и, стремясь только к одному – подальше сбежать от всего этого ужаса, забился глубоко в чащу, а там, прикрыв голову руками, свалился под замшелый комель.

Сашка всё ещё дрожал, не в силах прийти в себя от пережитого. Оторванная голова, валявшаяся на песке лагерной линейки, неотрывно стояла перед глазами, но это был совсем не тот случай, когда что-то случается с кем-то одним, а все остальные, находясь в безопасности, глазеют, сгорая от любопытства.

Из состояния нервного шока бойца вывел бесцеремонный тычок сапога в задницу.

– Вставай, бздун!..

Сашка поднял голову и увидел неизвестно откуда взявшегося, злого как чёрт сержанта.

– Я… Я… Ничего… – забормотал Сашка.

– Тоже мне, ничего… – передразнил его сержант. – В лес вон удрал… Собирай вас теперь…

Сашка уже осмысленно посмотрел на командира и вдруг заметил затаённый, глубоко спрятанный страх, всё же читавшийся в глазах сержанта, и понял, что это была нарочитая, по долгу службы, грубость. А тот, словно отвечая на невысказанный вопрос, сказал:

– Впрочем, наверно, так и надо было. Только сейчас кончай труса праздновать и дуй в лагерь.

– А что там? – испуганно спросил Сашка.

– Сам всё увидишь, – ворчливо отозвался сержант и дружески подтолкнул бойца в спину.

Лагерь представлял страшное зрелище. «Юнкерсы» зашли предельно точно, и бомбовые серии легли как раз по линии палаток, так что теперь вместо правильных рядов образовались цепочки глубоких дымящихся воронок, вокруг которых было разбросано множество окровавленных, полуголых тел.