– Так тому и быть, – удовлетворенно сказал Сезар. Потом он обратился к Полидоре: – Примите наши сожаления. Ваша фейжоада очень вкусно пахнет. Мой молодой помощник съест мою долю. – Он повернулся к Шикиньо. – Половина вознаграждения у тебя в кармане. Получишь ли ты вторую половину, зависит от твоего гостеприимства и желания сотрудничать с нами. Прощай, друг мой, – сказал он Тристану. – Кому-то из нас двоих не посчастливится, если мы встретимся снова. Пойдемте, госпожа, – обратился он к Изабель. – Как вы сами изволили заметить, самолет не станет ждать.

Изабель наклонилась и поцеловала Тристана, и поцелуй ее был мягким, как облако, и теплым, как солнце. Она словно говорила: «Храни веру».

Но мог ли он положиться на нее? Со спины казалось, что его жена подозрительно естественно опиралась на руку своего респектабельного похитителя. В отеле, когда они собирались в гости, Изабель надела довольно дерзкое платье с маленькими красными цветочками, рассыпанными по темно-синему фону. Платье это нельзя было назвать ни официальным, ни небрежным: ей пришлось два или три раза переодеваться, чтобы подобрать одежду в тон брюкам Тристана и его свободной, но все-таки украшенной манжетами рубашки, в которой он выглядел респектабельным и в меру элегантным. Сегодняшний визит к брату Тристана должен был стать их первым совместным выходом в свет. Наверное, они хотели достичь слишком многого за слишком короткое время.

После ухода Изабель Тристан немного пришел в себя, а когда Полидора принесла кастрюльку с перченым тушеным мясом, напряжение и вовсе улетучилось. Виргилиу снял серый пиджак и засунул револьвер в кобуру под мышкой, а Шикиньо заменил бокалы бутылками пива «Антарктика». Маленькие племянник и племянница Тристана – Пашеку и Эсперанса – пришли с улицы, где уже совсем стемнело. Темнокожие сероглазые ребятишки трех и пяти лет веселили взрослых своей невинной дерзостью. Их взгляды не отрывались от револьвера Виргилиу: его рукоятка торчала из кобуры, как зад зверька, прячущегося в норку, и Виргилиу, уловив, какие мысли пришли им в голову, устроил маленький спектакль, вытаскивая револьвер и засовывая его обратно с выражением ужаса на лице: «Бах! Трах! Ой-ей-ей!»

Когда пиво кончилось, на столе появилась прозрачная кашаса, и четверо взрослых начали обмениваться шутками по поводу мира за тонкими стенами этого дома и его хрупкой крышей, они подтрунивали над всеми – над богачами, над большими шишками, над гринго, аргентинцами, парагвайцами, над немецкими и японскими фермерами провинции Сул с их смехотворным произношением, пуританскими привычками и одержимостью трудом. Настоящие бразильцы, весело соглашались они, неисправимые романтики, они порывисты, непрактичны, обожают удовольствия и все без исключения – галантные идеалисты и жизнелюбы.

Конец ознакомительного фрагмента.