– Куда же они ускакали? – возмущался сотник. – Нас бросили, где строиться для битвы – не указали. «Поспешайте за дружиной!» А как поспешать, ежели я почти сутки не евши!

Сотник сердито выругался.

Рядом с недовольным сотником остановился другой киевский военачальник и спросил у него, кивнув на Гремысла:

– Это наш воевода?

– Угадал, приятель, – сказал Гремысл. – Велено мне князем Изяславом возглавить пеший киевский полк.

– Что-то лицо твоё мне незнакомо, – недоверчиво проговорил киевлянин, оглядывая Гремысла.

– Так я же черниговский воевода, – обронил тот.

– Неужто у Изяслава своих воевод мало?

– Мало – не мало, а ещё один не помешает, – промолвил Гремысл. – Слушайте меня!..

Гремысл построил пешую киевскую рать длинными плотными шеренгами, поставив впереди копейщиков, а фланги защитив лучниками. В таком боевом строю пешие киевские ратники двинулись к косогору, за которым скрылись табуны степняков и конная дружина Изяслава.

Киевские дружинники уже вовсю рубились с половцами, когда в спину степнякам ударила Святославова дружина. Половцев было больше, чем русичей, но царившее в их стане смятение помешало им использовать это преимущество. Многие половецкие воины были заняты тем, что ловили разбежавшихся лошадей. Хан Искал пытался собрать своих батыров, но его почти никто не слушал. Беки и беи действовали каждый сам по себе, ведя в сражение свои полуконные-полупешие сотни, стараясь отбросить русичей от своего становища.

Лишь один вид наступающих с двух сторон русских ратей лишил половецких военачальников мужества. Они повернули коней и устремились на юг, к Десне. За Десной половцы оставили свои повозки, семьи и скот. За Десной расстилались спасительные степи.

Русичи гнали и рубили бегущих половцев. Холодная равнина на многие вёрсты покрылась телами убитых степняков.

Изяслав предложил было на спешно собранном у костра совете прекратить преследование разбитого врага, но Святослав твёрдо стоял на своём: гнать поганых дальше и захватить их вежи со всем добром.

– Второй раз Искал на Руси разбойничает, нельзя этого пса живым в Степь отпускать, дабы прочим половецким ханам неповадно было соваться к нам! Попленим жён и детей половецких, греки и булгары отсыплют нам серебра за невольников. Табуны половецкие поделим, дружинники наши обогатятся ханским добром, золотом и всяким узорочьем. Полагаю, в шатрах и кибитках степняков есть чем поживиться!

Святослав оглядел своих бояр. Загалдели бояре черниговские, соглашаясь со своим князем. К ним присоединили свои голоса и киевские воеводы. Мол, дело верное, зачем с пути сворачивать, коль богатство врагов само к ним в руки идёт!

А Святослав подливал масла в огонь:

– Не смогут поганые уйти от нас со своими повозками и стадами. Воинов половецких мы истребим, а их жён и дочерей голыми руками захватим. К тому же наверняка у шатров нехристей томятся в неволе пленённые русичи. Негоже нам собратьев-христиан в беде бросать!

Не стал спорить Изяслав со Святославом. На другое утро, закусив сухарями, русское воинство двинулось в погоню за половцами.

Конные дозоры русичей широко рассыпались далеко впереди, отыскивая следы бегства половецкой орды. Княжеские дружины шли споро на рысях, следом за ними скорым шагом двигались пешие полки.

За Десной русичи повсюду натыкались на сожжённые сёла, на вытоптанные поля и огороды. На местах стоянок половцев валялись загнанные лошади и убитые пленники, в основном дети.

– Плохи дела у поганых, коль они коней своих не жалеют и вынуждены бросать желанную добычу, – заметил Святослав. И зловеще добавил: – А скоро будут дела у нехристей и того хуже!