Впрочем, уже переступая порог, я спинным мозгом ощутил один взгляд, исполненный такой ненависти, что если бы в моих жилах текла обычная человеческая кровь, она застыла бы в тот же миг. Решив не оборачиваться, я все же взял на заметку врага, затесавшегося в окружение князя Прозоровского.

Беседа с Никитой Григорьевичем всколыхнула во мне давно забытые воспоминания.

Усевшись в карету-автомобиль рядом с терпеливо дожидавшимся Збышеком – нынче ночью слуга наотрез отказался отпускать меня одного, – я откинулся на поскрипывающее кожей сиденье и задумался.

Год 1410 от Рождества Христова

Жаркое солнце лило беспощадные лучи с неба на Таненберг, Грюнвальд и Людвигсдорф, иссушало широкое поле между ними, где который час шла кровопролитная сеча. Раскалялись доспехи, истекали потом люди, падали измученные кони. Уже отступили литвины после тяжкого сражения с рыцарями Фридриха фон Валенрода, только на дороге с Таненберга на Логдов насмерть встали Смоленские хоругви, усиленные виленскими, трокскими, гродненскими, жамойцкими рыцарями. Позорно бежали чешские и моравские наемники, послушавшись изменнических приказов Яна Сарновского. А польские хоругви бились, хоть сломались все копья, иступились мечи, в щепы разбились щиты, а руки отказывались удерживать оружие.

А крестоносцы давили, будто распеваемые гимны вливали в них нечеловеческие силы. Нас теснили хоругви епископов Помезанского, Самбийского, которые вел Генрих граф Каменецкий из Мнении, Вармийского и Кульмского. Плыло над рядами красное знамя с широкой белой полосой великого командора Конрада фон Лихтенштейна. Вели в битву своих рыцарей Конрад фон Гоцфельд, командор нешавский, и Иоганн фон Шоменфельд, командор гданьский, Бурхард фон Вобек, командор энгельсборгский, и Балдуин Штолл, командор бродницкий.

Уже все пятьдесят наших хоругвей завязли в битве.

И впереди всех – Краковская, где рыцарями командовал Зиндрам из Машковиц, а знамя, на красном полотнище которого плыл белый орел, увенчанный короной, нес рыцарь Марцин из Вроцимовиц из рода Полукозы. В первом ряду хоругви сражались девять лучших рыцарей, чьи заслуги превосходили любого от Вроцлава до Киева. Я до сих пор помнил их имена: Завиша Черный из Гарбова, герба Сулима; Флориан из Корытниц, герба Елита; Домарат из Кобылян, герба Гжималя; Скарбек из Гур, герба Абданк; Павел Злодзей из Бискупиц, герба Несобя; Ян Варшовский, герба Наленч; Станислав из Харбиновиц, герба Сулима; Якса из Тарговиска, герба Лис.

Я же сражался на левом фланге, в двадцать пятой хоругви Альберта Ястшембца, епископа Познанского. Предводительствовал нами рыцарь Яранд из Брудзева, под лазоревым знаменем с подковой и крестом. В тот славный для польского оружия день довелось нам сцепиться с рыцарями из командорства ортельсбургского, который под красно-белым знаменем вел в бой Альберт фон Эчбор – славный воин и доблестный рыцарь, хоть и немчин. И все его бойцы, как на подбор, сражались отважно и не заботились о сохранении собственной жизни.

Мы видели, какая жестокая сеча закипела у шести дубов в центре войска, под королевским знаменем с белым орлом. Видели, как покачнулось и рухнуло знамя, которое нес Марцин из Вроцимовиц, хорунжий краковский. Великое горе охватило наши сердца. Дрогнули иные, кто еще мог сражаться, ибо едва ли не половина познанских рыцарей – впрочем, как и ортельсбургцев, – лежали мертвыми или близкими к тому под копытами хрипящих коней. Но Яранд из Бруздева громко воззвал к Господу, моля прибавить силы уставшим руками, и крепости измученным душам, устыдил дрогнувших и вновь повел нас в битву.