Мороз по плечам!..
– Собачка, собачка, ты оттуда залай, куда мне замуж идти… – прошептала Эльбиз.
Пустая надежда. Голос прилива дробился о свод, звучал со всех сторон сразу. Отколь громче – не разберёшь.
«Вот и всё. Вот и спросила…»
Словно в насмешку, лай начал отдаляться и смолк. Прибылая вода как будто споткнулась… задумалась… схлынула.
Сибир недоумённо собрал в кулак бороду. Как так? Все приметы обещали новцовый прилив. Такой, выше которого не бывает.
Нерыжень обняла поникшую царевну, украдкой глянула на рынду. Сибир виновато покачал головой. Ждать более нечего. Спустить в колодец подношение, кланяясь неведомой могиле Сватавы… да и уходить поздорову.
Царевна всё сидела, держа в руках блин с единственным отверстием. Нерыжень поднялась, бережно свернула столешник. Сибир начал стирать охранительный круг, возвращая себя и спутниц привычному миру.
Эльбиз встала последней. Криво улыбнулась, губы дрожали.
– Не задались гаданюшки, – выговорила с усилием. – Ладно! Что было, мы видели. Что будет – увидим.
Сибир свернул белую оботурью волоху.
– А ещё быва ходит, – проворчал он, – будто горный государь сам с Беды сирота… при старике возрастал. Врут, что ли?
– Привирают, – коротко ответила Нерыжень.
– Между Баной и Газдаром, отцом гостя нашего, была кровь, – ставя на полотенце плошку с блинами, тихо и безразлично проговорила Эльбиз. – Род на род. Бана хотел примириться и однажды похитил сына Газдара.
– Вот это примирение, – удивился Сибир.
Царевна пожала плечами:
– Таков их обряд. Бана растил Горзе в своём доме, чтобы вернуть отцу гордого воина с оружием, богатым доспехом и боевыми кутасами и на том скончать месть. Не успел, Беда помешала. Где стояли башни Газдара, теперь озеро подо льдом. Бана поклонился молодому шагаду и…
Пещеру качнуло.
С тяжким скрежетом подвинулись камни.
Далёкий гром прокатился сквозь скальное основание Выскирега, отдаваясь не в ушах, а прямо в груди.
– Море пришло!.. – ахнул Сибир.
Сын кружевницы первым сообразил, что творилось. И какая погибель шагала пещерами вместе с великой волной.
Дальше он не думал, он вершил должное.
Мигом подхватил на руки царевну.
Кинулся вон, к ходу наверх.
Пропадай блюдо с блинами, пропадай многоценная волоха, шитый столешник! Голову унести бы!
Нерыжень вздёрнула подол – и только замелькали ноги в мягких сапожках. Тени от фонаря ломались на неровных стенах.
Глядя через плечо Сибира, Эльбиз увидела, как из колодца вырвался водяной столб.
Взмыл до потолка. Снопом пены, косматым облаком брызг…
Завис на мгновение…
Сложился в подобие человека, безобразное, зловещее, жуткое…
Простёр к царевне руки в струящихся рукавах…
И рухнул, погасив брошенный у колодца светильник.
Вода хлестала неудержимым потоком, заливая пещеру.
Накануне суда
В обычные дни Правомерная Палата, или по-простому судебня, стояла сумрачная, гулкая, пустая. Здесь не искала ночлега коряжинская босота, не шастали вездесущие мезоньки. И это притом что открытый зев Палаты, распахнутый на юго-восток, обходился без стражи. В судебне обитало древнее, хищное, непостижимое чудище – андархский закон. По каменной круче сочилась вечная сырость, толстые капли падали с надписи «Царю правда первый слуга», вырезанной над входом. Внутри, под стенами, шептались, вздыхали тысячи душ.
Ознобиша с худеньким служкой стояли посередине. Задрав голову так, что шапчонку с вихрами приходилось держать рукой, царевна вглядывалась в резные узоры, смутно видимые на сводах. Разбегаясь от середины, до самого пола спускалась замысловатая сеть, изваянная в камне. Узлы не повторялись от ячейки к ячейке: навёртки и желваки, закрепы и захлёсты, репки и репейки…