…И вновь грянул в колокольцы великий жезленик Фирин. Уже не торжественно-грозно, как вначале, а почти радостно.
– Возвеселимся же, праведные и бояре, старцы и юноши! Затеем игру! Всечудно удивлена Андархайна пригожестью девичьей, но единому её сокровищу нет равных! Узнай же его, Сильномогучий Быков, наместник царственного жениха, да не ошибись, избирая!
Глядя в отверстие, Эльбиз до зуда хотела быть там. С ними в ряду. Семнадцатой близняшкой стоять. В белилах, румянах, презренной сурьме…
Фалтарайн Бана поднялся с подушек. Опёрся на локотницу подскочившего рынды. Чуть припадая на левую ногу, двинулся вдоль ряда замерших девок.
Заглянул каждой в лицо…
Как должна была взирать первая царевна андархов?
Всех скромней и пугливей?
Дерзко и властно?
Топтама провёл ахшартаха из конца в конец. Потом ещё. И ещё. В робко подставленные ладошки ложились колечки, серёжки с блестящими камушками, привески для украшения кос…
«Руки иссматривает! – решила Эльбиз. – Знать бы, что ищет?»
Наконец Фалтарайн Бана остановился. То есть сначала на месте замер телохранитель, потом уже ахшартах. Эльбиз ни о чём ещё не успела подумать, когда Сильномогучий повернулся к Эрелису… и вдруг засмеялся, этак с хитрецой.
– Мои глаза очень долго смотрят на белый свет, – сказал он затем. – Эти зрачки отражали земное и любовались небесным. Кто здесь думает, что старый Бана не разгадает шутки? Поверит, будто андархи поместят пламень-камень среди простых самоцветов в надежде, что я не распознаю сияния? Пусть владыка андархов даст в женихи этим девам лучших витязей своего войска. Красавицы поистине заслужили награду смелостью и умом… Топтама, стрела моего колчана, клинок моих ножен! Приветствуй искру царского пламени, достойную объятий шагада! Возьми её за руку и покрепче держи до самого дома!
Никто не успел и глазом моргнуть. Разве что Косохлёст, но он стоял далеко. Да и ответ его был за государя Эрелиса, не за девок-служанок.
Гибкий Топтама с кошачьим проворством прянул сквозь вереницу «невест». И, поймав за руку, вытянул на середину покоя ничего не понимающую Вагурку. Бедная девка споткнулась от испуга и неожиданности. Упала бы, он подхватил.
Так вот кого он с самого начала приметил! Вот на кого всё время косился! Боялся, исчезнет!
Сам высмотрел или ахшартах тайком указал?
– Да что за невстреча! – отойдя от неожиданности, зашипела раздосадованная Нерыжень. – Только начала умницу обучать!
Царевна так же тихо ответила:
– Зато будет при хасинах наш глаз и верное ухо.
В «Сорочьем гнезде»
– Ты рассеян, дядя Машкара. Ты играешь угадкой, а сам далеко.
Вихрастый мезонька, по обыкновению, сидел на полу, прижимаясь к колену городского особенника. На кружальном столе была кверху спинками раскидана зернь. Машкара водил пятернёй, отыскивая загаданную, и через раз ошибался. Нерыжень безразлично поглядывала кругом. Ознобиша доедал мякишей, которых никто не умел жарить в птенцовом жиру да с морской жаглицей так, как Харлан. Мякишей добывали на глубине и справедливо считали лакомством богачей. Ознобише Харлан выставлял их даром. «Однорукому с беспалого мзду брать? – усмехался харчевник. – Ты о чём, правдивый?» Ну да. Мученик за государя.
«Поди в Шегардае быстро отвыкну. Эрелису я райца, а городским старцам буду нахлебник… – И налетело непрошеное, кольнуло ледяными иглами, дыханием Бердоватого. – Если жив доберусь…»
Вот с чего бы предчувствие? Царским поездом да в Шегардай не добраться?.. «Всего бояться стал… Размазня!»
Уличный мудрец ощупал воздух над зернью. Выбрал плашку, посмотрел, ничего не сказал, бросил в россыпь.