Схватив монету, как голодная чайка хватает неосторожно сверкнувшую над водной поверхностью рыбку, служка моментально оживился…

– Совсем Братство обмелело, – продолжал гудеть над своей кружкой Хаба. – Да на себя гляньте! Я, бывало, десятерых раскидывал голыми руками, да из энтих десятерых только пятеро на своих ногах удирали. А вы? Тьфу, козел лягнет – пополам сломаетесь.

Карфа и Грис с ухмылками переглянулись. Свирепый тон старого головореза нисколько их не испугал. Они прекрасно знали, что по-другому Хаба разговарить попросту не умеет. Устрашающе хриплый голос и манера вести разговор, способная довести людей, неосведомленных об этой особенности душегуба, до обморока и непроизвольного мочеиспускания, – пожалуй, единственное, что осталось от того легендарного разбойника, когда-то наводившего ужас на весь город и его окрестности. А привычку при виде городской стражи или дворцовых гвардейцев сгибаться в три погибели, моментально бледнеть и судорожно искать лазейку, чтобы удрать да подальше, головорез приобрел уже в тюремных подвалах Дарбионского королевского дворца.

– Жизнь, знаете ли, любезный друг, прелюбопытнейшая штука, – высказался Карфа, поднимая глиняную кружку с обкусанными краями жестом, настолько преисполненным достоинства, что можно было подумать, будто он держит золотой, инкрустированный драгоценными камнями кубок, – теперь честному вору вовсе не требуется самому кинжалом размахивать. Теперь, у кого есть здесь… – он легонько пристукнул по лбу пальцем, – есть и здесь, – закончил он и предъявил ярко-красный тугой кошель из крашеной кожи, прошитой серебряными нитями. – Пусть дуболомы с тыквенной кашей в башках жизни на кон ставят. А мы, любезнейший, получаемся как бы – а-ри-сто-кра-ти-я, – последнее слово Карфа выговорил по слогам и с некоторым трудом.

Грис в знак согласия с озвученной сентенцией элегантно высморкался в полу своего красного бархатного плаща.

Хаба шумно пососал из кружки и вдруг зло расхохотался:

– Ишь ты, голубых кровей, значит! Смотрите, как бы вам энти кровя-то свои же и не повыпустили!..

Ни Грис, ни Карфа на последнее высказывание не отреагировали – в этот момент служка, из-за свисающих на лицо длинных волос очень походивший на грязного нечесаного пса, приволок им большой деревянный поднос с едой.

Качество блюд в «Тошниловке» примерно соответствовало качеству напитков. Поэтому Грис поскреб немного зубами поданную ему кабанью ляжку, твердую и шершавую, точно деревянный горбыль, а затем, отчаявшись откусить хотя бы маленький кусочек, сбросил ее на пол, прижал ногой, напрягся до красноты и только так сумел оторвать изрядный шмат.

Карфа глянул на товарища с укоризной и демонстративно расправил кружевной воротник, на котором уже красовалось преогромное лоснящееся пятно. Он-то сам откушивал толстые кровяные колбасы: рубил их, орудуя большим кинжалом, и отправлял в рот по кусочку, изящнейшим образом оттопыривая при этом украшенный массивным перстнем мизинец. Попадавшиеся ему на зуб клочки шкур, осколки костей и копыт и совсем посторонние предметы вроде щепок, камешков и крысиных коготков он деликатно сплевывал через стол.

– Чистоплюи вонючие! – понаблюдав немного за трапезой парней, презрительно высказался Хаба. – Золота много? Так его пропивать надо, проедать, да на девок изводить! Честный вор никогда не станет его в сундуки складывать, как купчишка какой-нибудь. Или вельможа. Уже с купчишками ручкаетесь; небось скоро с вельможами дружбу водить станете? А потом?.. Титулов себе накупите?.. – Последняя мысль его так неприятно поразила, что он передернулся с ног до головы, словно его окатили ледяной водой.